|
Алекса Свет
Ночь длиною в жизнь
Стояло довольно хмурое осеннее утро,
одно из многих в череде её многих осеней. Водяная пыль, повисшая в воздухе, и слякоть
под ногами, слегка прикрытая начавшей буреть красновато-жёлтой листвой, не могли
улучшить и без того невесёлого настроения невысокой стройной женщины в пальто по
последней моде, до колен, отороченном мехом короткошёрстного зверька. Казалось,
она специально скрывала лицо за большим мягким капюшоном, а её узкая изящная ножка
в сапожке на высокой шпильке время от времени поддевала и переворачивала жухнувшую
листву, словно незнакомка пыталась что-то отыскать под нею.
В конце старого бульвара ватага ребятишек
гоняла по мокрому асфальту мяч, и женщина, чтобы её не забрызгали, вынуждена была
сделать довольно большой крюк, но это не вызвало в ней, как в других случайных прохожих,
недовольства. Она ни к кому не спешила, никуда не стремилась успеть. Она просто
шла, вдыхая полной грудью влажный осенний воздух, изредка поднимая к серому небу
красивое усталое лицо и ловя чувственными губами капли, падавшие с отяжелевших листьев
деревьев, что смыкали над узкой аллеей поредевшие кроны.
На пересечении аллеи с загазованной
улицей, по которой, обгоняя друг друга, неслись вечно спешащие автомобили, к незнакомке
пристала цыганка.
– Погоди, красавица. Слушай, что скажу.
Не надо мне твоих денег. Встретишь ты нынче того, кого всегда ждала. Знала давно,
но увидишь впервые. Будет у вас одна ночь и любовь на всю жизнь. Он уйдёт одним,
но вернётся другим. Был тебе отцом, станет сыном. Любил всегда и будет любить вечно,
но вы никогда не соединитесь. А теперь прощай, красавица, сил тебе и терпения великого.
Цыганка заковыляла прочь, оставив
женщину в полнейшей растерянности посреди улицы.
К своим почти сорока годам (которые
тщательно скрывала, благо время ещё не тронуло ни ее тела, ни лица) примадонна Лили
Стар достигла пика популярности и теперь почивала на лаврах известности в определённой
роскоши, которые в своё время обрела благодаря труду и таланту. Но жизнь актрисы
– путь, устланный прекрасными розами с острыми шипами, и Лили не раз натыкалась
на их острые колючки. Имея армию поклонников и просто будучи шикарной женщиной,
она могла позволить себе менять любовников, как перчатки, чем и грешила первые годы
актёрской карьеры. Со временем калейдоскоп красивых лиц и важных персон утомил её,
и Лили потянуло к оседлой жизни, непременными атрибутами которой она представляла
большой стильный дом на берегу моря, заботливого и внимательного мужа и пару вихрастых
ребятишек с такими же точёными, как у неё, чертами лица. Из всего этого ей удалось
приобрести лишь дом, пятый год пустевший на побережье в ожидании хозяев. С остальным
как-то не клеилось. Уставшая от ожидания женщина в Лили уже не верила в возможность
для себя счастья, от того-то так болезненно отдались в ней слова старой цыганки.
Вечер подходил к концу. Волнение и
радостная эйфория от премьерного показа уже сошли, и Лили всерьёз подумывала, не
улечься ли ей спать пораньше, когда портье сообщил ей, что в вестибюле какой-то
странный субъект, представившийся коллегой по театральному колледжу, требует незамедлительной
аудиенции.
– А он не из прессы?
– Нет, мадемуазель, исключено. Но
вид у него более, чем странный.
– Так выставьте его на улицу. Хотя,
постойте, – вдруг изменила решение Лили, – пусть его проводят в номер.
Портье пожал плечами: женская логика
– вещь непредсказуемая.
Несколько минут спустя они сидели
друг напротив друга: маленькая изящная женщина и крупный мужчина с длинными тёмными
волосами, стянутыми на затылке в пучок. Вдыхая ароматный запах кофе, навевавший
мысли о тайнах и чудесах Востока, Лили исподволь изучала странного незнакомца, казалось,
целиком поглощённого содержимым крохотной в его руках чашечки.
– Ну, как, я вас больше не пугаю?
Он привел её в замешательство своим
вопросом.
– Нет.
– И вы даже осмелели настолько, чтобы
поинтересоваться, что заставило меня столь бесцеремонно прервать ваш покой? – он
сделал паузу, глаза на его обветренном лице улыбались. – А вам не кажется, что мы
знакомы?
– И где же мы встречались? – подхватила
игру Лили.
Он отставил чашку и, враз посуровев
лицом, в упор глянул в её глаза:
– Встречались. Но не так. Не здесь.
И не в этой жизни.
Ей стало не по себе. «Сумасшедший,
– мелькнула в голове паническая мысль, но её тут же сменила другая. – Нет, не сумасшедший.
Просто другой. Не как все. А что, если старая цыганка утром не лгала, и это и есть
та самая, предсказанная, встреча? Одна и на всю жизнь?» Любопытство, так свойственное
каждой женщине, победило и на этот раз.
– Так где же мы познакомились?
Что ж, для неё происходившее продолжало
оставаться игрой. Он не стал разубеждать: слишком мало времени. Просто продолжил
говорить. Конечно, она не всё и не сразу поймёт, но потом, со временем…
– Впервые мы встретились на пиру.
Ты была моей королевой, а я твоим верным рыцарем. Твоим и своего короля, – он сделал
паузу, погрузился глазами в её изумлённые глаза, а она даже не заметила, как он
перешёл на «ты». – Своего короля. Ты понимаешь. Между нами ничего не могло быть.
Кроме любви. Когда я умирал на твоих руках, ты прокляла небо за тот день, когда
мы встретились, а я… Я обещал, что мы ещё будем вместе. Потом я увидел тебя совсем
юной девушкой в лесу, с подругами, в ночь на Ивана Купалу. В ту пору мне перевалило
за пятьдесят, но я сразу узнал свою королеву. Только теперь мы поменялись ролями:
ты – босоногая деревенская девчонка, а я – твой вельможный пан. Я приказал привести
тебя в мой дом. Ты была слишком напугана, ведь обо мне ходили слухи, что я колдун.
Ты дрожала от страха, но твои глаза… В них было столько внутренней силы… Я что-то
наплёл о старой дружбе с твоим отцом (ты не знала своих родителей) и своём обещании
разыскать тебя после его смерти и позаботиться. Странно, но ты мне поверила. Поверила
и стала моей воспитанницей. Я был тогда безмерно счастлив: видеть тебя всегда, представлять
всему миру, идти рука об руку на балах. Никто не верил, что ты просто моя воспитанница,
а я так ни разу и не посмел прикоснуться к тебе, разве что целовал на ночь в лоб.
Когда я умер, ты всю ночь прорыдала на моей могиле, а наутро уехала в монастырь
принять постриг…
Незнакомец ушёл в воспоминания, задумчиво
окидывая всю её взглядом, словно здесь была не она, Лили, а тени тех, давно ушедших,
о которых он говорил. Она сидела в полном смятении.
– Были мы и врагами. Но никогда, ни
в одной из жизней я не мог назвать тебя своей, обнять, ощутить на ладонях шелковистость
твоих волос, а на губах – вкус твоего поцелуя. Всегда и во все времена между нами
стояли люди и обстоятельства.
Он вздохнул, постарев сразу лет на
десять.
– В этой жизни я лишь один раз могу
встретиться с тобой. Сегодня. Сейчас. Завтра меня не станет, – он жестом прервал
готовые сорваться с её уст слова. – Но я ещё вернусь. Вернусь и уже никогда не покину
тебя. До конца твоих дней. А теперь иди ко мне.
Его взгляд обладал странной властью
над нею. Разум возмущённо бился в виски с током крови: «Это сумасшествие. Ты сошла
с ума. Он загипнотизировал тебя. Остановись». Но что-то более сильное, чем разум
и инстинкт, толкало Лили вперёд, что-то, что вынимало душу из тела в едином устремлении
слиться во взгляде, прикосновении.
Он отстранился, взял её за подбородок,
развернул так, что их взгляды встретились. Он погружался в неё до бесконечности,
а она словно таяла, растворялась в этом взгляде. Потом Лили ощутила безмолвный мощный
толчок и устремилась вверх. Взлетая, она даже не оглянулась, потому что каким-то
непостижимым образом знала, что там, посреди гостиничного номера, утопая в густом
мехе медвежьей шкуры, осталось неистовствовать в объятиях незнакомого мужчины её
роскошное тело. А сама она продолжала подниматься всё выше, окутанная искрящимся
белым облаком, сливаясь и перемешиваясь с его сиянием, наполнявшим всю её ощущением
неземного восторга, настолько огромным, что его не могло вместить никакое физическое
тело…
Пришедшая через час убираться горничная
обнаружила актрису на полу у кровати в глубоком обмороке. Примчавшийся по вызову
врач диагностировал сильнейшее переутомление.
– У вас стресс, мадемуазель. Ближайшие
пару недель – никаких съёмок.
Она послушно пролежала в постели большую
часть из этих двух недель, отказывая в приёме всем без разбору, пока её продюсер
не уговорил доктора выпустить его подопечную из добровольного заточения. Ещё через
две недели, на съёмках, она с паническим ужасом обнаружила, что беременна. Наблюдавший
её психотерапевт категорически отсоветовал делать аборт, настаивая, что может повториться
нервный срыв.
– К тому же, простите, но вы в том
возрасте, когда пора подумать о ребёнке, иначе будет поздно, – добавил он напоследок.
И Лили смирилась.
Последний месяц беременности она провела
в тихом городке у моря, наслаждаясь необычайными тишиной и покоем, впервые за всю
жизнь снизошедшими в её душу. Всё вокруг утопало в весеннем цветении садов, и вместе
с пробуждавшейся от зимнего сна природой расцветала и Лили. Немногие друзья, с кем
она позволяла себе видеться, нашли, что перемены ей очень к лицу. Единственное,
что омрачало её существование, это шушуканье за спиной по поводу, кто же отец ребёнка.
Впрочем, потом и сплетни перестали волновать. Она просто жила, впитывая в себя каждое
мгновение, каждую мелочь, недоумевая, как раньше умудрялась проходить мимо всей
этой красоты.
Роды были тяжёлыми. Учитывая возраст,
её заранее готовили к этому, но она странно не боялась, потому что знала, что всё
закончится благополучно. И всё же у неё не осталось сил даже взглянуть на ребёнка,
когда кошмар родов остался позади.
– У вас мальчик, – сообщила ей акушерка,
принимавшая роды.
– Спасибо, я знаю, – прошептала Лили,
не открывая глаз.
Ребёнка принесли кормить на следующий
день, когда новоявленная мать уже успела выспаться и теперь с нетерпением ожидала
увидеть своего маленького мучителя. Малыш крепко спал, когда его передавали с рук
на руки. Не проснулся он, и когда Лили тихонько сдунула с его лба черный пушок волос.
– Просыпайся, маленький проказник,
– она нежно коснулась губами щеки младенца. – Кушать пора.
Словно отзываясь на её голос, ребёнок
зевнул во весь свой крошечный ротик, приоткрыл подёрнутые синеватой плёнкой глаза,
смешно наморщил нос и вдруг звонко чихнул. Чихнул и уставился на Лили ещё не осмысленным,
но таким непонятно знакомым взглядом.
«Я ещё вернусь. Вернусь и уже никогда
не покину тебя. До конца твоих дней… Моя королева…»
Голос пришёл из каких-то тайных глубин
её давнего прошлого и вновь ушёл в небытие, оставив в реальности лишь ощущение лёгкой
тяжести младенца на руках. Её ребёнка. Её сына.
Лили вздрогнула.
– Здравствуй, мой рыцарь. Твоя королева
приветствует тебя.
Заглянувшая забрать ребёнка нянечка
решила повременить со своими прямыми обязанностями и поспешила предупредить врача,
что у их пациентки, возможно, послеродовая горячка: «Ох, уж эти артистки! Такой
слабый народ».
|
