|
Ирина Тарасенко
Волк
Она бежала по высокой траве,
больно хлеставшей её своими заиндевелыми стеблями.
Шёл 1918 год. Война, голод,
разруха, бандитизм, чувство незащищённости и постоянный страх.
Её звали Софья Рогозина. Девушка
покидала страну, за пределами которой её уже давно ждали родители и две младшие
сестрёнки.
Однако поезд, следовавший в
приграничный Брест, был захвачен бандитами. Софье удалось забиться в
малюсенькую каморку, заваленную граблями, вёдрами и лопатами. Оттуда она
слышала, как расстреливали людей, их ужасные крики, стоны раненых, детский
плач. Потом всё прекратилось. Ограбленный поезд подожгли.
Когда затрещали доски, повалил
густой дым, а пламя начало лизать окна, Софья выпрыгнула из своего укрытия и
понеслась изо всех сил к опушке хвойного леса. Ни одной мысли не было в её
голове, только безумный, поглотивший всё существо страх. Она домчалась и упала,
прижавшись лицом к промёрзшей земле. За огромным пожарищем бандиты, стоявшие с
обратной стороны поезда, не заметили девушку.
Софья лежала долго, бесконечно
долго. Было невыносимо холодно, но ужас от происходящего заставлял её все
сильнее вжиматься в землю.
А потом наступила тишина. Начало
смеркаться. Треск от горящих досок, дымная вонь, ржание лошадей и голоса
поджигателей – всё закончилось. Теперь она смогла приподнять голову и
оглядеться. Там, где стоял поезд, остался обугленный металлический остов.
Вокруг никого.
– Что же мне делать?
Её осипший голос поглотило
безмолвие предзимнего леса.
Она чувствовала полное
опустошение и растерянность.
– Надо взять себя в руки. Надо
успокоиться. Надо подумать, – убеждала себя девушка, пытаясь осознать
случившееся.
Её била крупная дрожь, и
справиться с ней было невозможно. Софья поняла, что не может подняться – замёрзшее
тело и ватные ноги не слушались. Ей предстояла долгая ночь в холодном лесу. К
подобному испытанию она была не готова.
Софья сидела, раскачиваясь из
стороны в сторону, и разговаривала сама с собой. Она понимала, что просто так
сидеть под деревом нельзя. Недалеко лежала большая ёлка, вывернутая с корнем из
земли. Там, где она росла, образовалась приличная яма, в ней можно было
спрятаться, если выстлать дно лапником. Оставалось только сделать над собой
усилие, встать и наломать веток. Для нежных девичьих рук дело оказалось не
простым. Иголки больно кололись, кожа покрылась ранками, выступила кровь.
Помочь было некому. Она плакала в голос и в отчаянии ломала ветки.
Наконец кое-как с этим было
покончено, хвойника едва хватило закидать земляное дно тонким слоем и
прикрыться сверху. Софья поджала ноги, свернулась калачиком и закрыла глаза.
Сон был прерывист и беспокоен. Чувство холода не давало ей забыться. Сквозь дрёму
она слышала незнакомые и пугающие звуки – хруст веток, плач птицы, шорохи. Ещё
не светало, когда она выбралась из своего укрытия – холод был нестерпим.
Пришлось прыгать на месте, растирать руки, приседать, чтобы хоть немного
согреться.
В голове постепенно прояснялось.
Надо было что-то делать, что-то решать, выбираться отсюда, искать людей. Ведь у
неё ни воды, ни еды, ни одежды тёплой не было. Но где и кого здесь можно найти?
Поезд ехал по абсолютно безлюдным местам, она хорошо помнила, что не видела ни
одного населённого пункта вдоль железной дороги с того самого момента, как они
миновали последнюю станцию. Куда же тут пойдёшь?
– Но ведь, если поезд не придёт в
назначенное время в Брест, то, наверное, его начнут искать,– успокаивала себя
девушка.
А ещё можно было бы надеяться на
следующий поезд по тому же маршруту, но вот только поезда теперь ходили раз в
неделю.
Безысходность. Безвыходность.
Она села на корточки,
прислонилась к шершавому стволу, сползла на землю, завалившись на бок, и громко
заплакала. Она плакала долго и отчаянно. Обессилев, задремала. Перед ней
проплывали картины пожара, слышался отвратительный запах горелого мяса, ржание
лошадей, железная дорога, незнакомый город Брест, родители, ждущие её по ту
сторону границы, сёстры, детство, их дом… Сон был похож на забытье.
Очнулась от того же неотступного
холода и голодных спазмов в желудке. Есть она не хотела. Разве будешь думать о
еде после пережитого? Но организм жил своей жизнью, и он требовал поддержки.
Она протянула руку, оторвала веточку хвои и стала жевать зелёные, пахнущие
смолой иголки. «Всё, что я могу– это ждать. Поезд всё равно будут искать, а я –
дождусь ли?» Сильно заболела голова, начинался жар, спазмы в желудке
становились всё сильнее, рук и ног она не чувствовала, и сил шевелиться совсем
не было. Её охватило чувство полного безразличия.
Неожиданно совсем рядом раздался
шорох. Послышался рык и негромкое звериное дыхание. Приподняв голову, сквозь
туман, застилавший глаза, девушка увидела огромного волка. Он смотрел на неё
глубоко посаженными жёлтыми глазами. Тело его было напряжено, как будто он
готовился к прыжку.
«Вот и конец. Вот он, мой
страшный конец»,– пронеслось у неё в голове.
Сопротивляться, бежать – бесполезно.
Софья посмотрела в немигающие глаза зверя.
– Мне уже всё равно, давай.
Она вытянулась во весь рост лицом
к земле, закрыла руками голову, вдохнула глубоко в последний раз в своей жизни
и зарыдала отчаянно и надсадно.
Однако ничего не произошло.
Давясь слезами, она подняла голову и закричала: «Ну, что же ты, давай. Я уже не
боюсь ничего!»
Но волка рядом не было.
Силы совсем оставили её. Стало
очень жарко, веки налились тяжестью.
Сколько она так лежала? Наверное,
очень долго, может час, может три, может, всю ночь. Она очнулась от громких
голосов, доносящихся со стороны железной дороги и от резкого звериного запаха.
Ей не было холодно. Софья почувствовала, что совсем рядом, привалившись к её
боку, кто-то лежит, и от него идёт тепло. Кто-то греет её? Превозмогая страх,
она оглянулась. Зверь, почувствовав движение, вскочил и отпрыгнул в сторону. Боже!
Это был тот самый волк с жёлтыми глазами. Замерев, девушка и волк смотрели друг
на друга несколько минут. Потом зверь отвернулся и скрылся в лесу.
– Спасибо,– прошептала она, ещё
не поняв до конца, что произошло. Волк, голодный хищник, зверь, встреча с
которым в лесу не предвещала ничего хорошего, спас её, не дал ей замёрзнуть,
делясь своим теплом.
Обескураженная, но воспрянувшая
духом девушка, стала ползком выбираться на дорогу, туда, где её ждало спасение.
Поезд, не пришедший по расписанию, всё-таки нашли.
Вместо эпилога
Эта история произошла с моей
прабабушкой. Она рассказала мне её, когда я вышла из детского возраста и могла
хоть немного оценить тот страшный и необыкновенный случай в лесу.
А бабушкина семья уже через год
вернулась в Россию, чтобы разделить со своей страной все тяготы, которые выпали
на её долю. Тоска по родине оказалась сильнее благополучия на чужбине.
Деревня
Как-то раз, зимой, случилось мне
заночевать в маленькой деревеньке Саратовской области. Место зимой глухое.
Дороги не чищены, света частенько не было. Наша бригада ремонтировала рядом линию
ЛЭП, трактор за нами вовремя не пришёл – сломался. Пришлось проситься на ночлег
к местным жителям. Дом, где я решил заночевать, стоял на самом краю, недалеко
от лесной опушки. Между домом и лесом тянулся огород.
Было всего пять часов вечера,
когда стемнело. В печке поленья берёзовые затрещали. Семейство собралось за
старым самодельным столом. Делать было нечего, открыли дверцу у печки и стали
смотреть, как языки пламени причудливо отражаются на стене. Я тоже засмотрелся
на это зрелище. Уютно стало. По-домашнему. Но за треском дров мне вдруг
показалось, будто за окошком какие-то звуки раздавались– не то выл кто-то, не
то плакал.
– Что это? – спросил я у хозяев.
– Так это волки к деревне
подходят. У нас тут овчарни у многих, а нынче год голодный. Вот волки на
промысел и вышли. А по осени кабаны все огороды перепахали у тех, кто картошку
выкопать не успел.
– Как это?
– А так: кабан рыло в борозду
опустит – и пошёл. Через пятнадцать минут ни одной картофелины на огороде нет.
Можно не проверять. У нас тут в лесу дубовая роща есть, желудей осенью – море.
Кабаны наедаются, ещё и зимой под снегом собирают. А этот год не желудёвый. Вот
и остались люди без картошки.
– Страшно вам тут зимой. Из дома
вечером не выйдешь.
– А ты и не выходи. Ведёрко в
сенях стоит.
– Если так много зверья в лесу,
вы и летом, наверное, туда не ходите? Даже грибы собирать страшно.
– Да нет. Летом зверь далеко
вглубь уходит. У нас даже детишки в лес бегают за луком лесным, за ландышами.
Кроме волков да кабанов другие напасти случаются. Просто надо уметь себя
правильно вести.
– А как это, правильно? И что за
напасти?
– А вот ты послушай.
Жила у нас тут женщина одна. Не
старая ещё. Дети её выросли и с семьями в город перебрались, а она не захотела
с ними ехать – тут хозяйство, огород, овцы. Неплохая была женщина, работящая,
но жадноватая. Когда весна приходила, в лесу ландыши появлялись. Красивые,
крупные. Земля-то жирная, хоть и леса кругом. Так вот, приладилась она в лес за
ландышами чуть не каждый день ходить. Наберёт корзинку, на автобусе дневном на
станцию поедет, там продаст, а раненько поутру снова в лес собирать. Никому
своих мест не раскрывала, всегда одна ходила. А у нас никто на продажу и не
собирал. Нарвут детишки букетик, домой принесут, мамкам подарят. Вот так. Мы ей
говорили: «Остановись. Не хорошо это. Хозяин осерчает». А ей всё равно. Видать,
хорошо она на тех ландышах зарабатывала. Только закончились эти её походы.
Однажды из леса она не вернулась.
Мы с мужиками собрались и искать
отправились. Под каждый кустик заглядывали, кричали, из ружья палили. Не нашли.
В милицию сообщили. Те солдат вызвали. Искали два дня, всё осмотрели – и след
простыл. А потом, через неделю, ребятишки в лес пошли, да прямо рядом с
тропинкой её и нашли. Это почти на выходе из леса. Сидела уже холодная, к
стволу прислонившись, а в ногах корзинка с ландышами стояла. Не вышла, не
смогла дорогу домой найти, а деревня-то рядом была. Хозяин её, видать,
закружил. Это за ландыши, за жадность. Не бедная была, а всё мало!
– Да, грустная какая история. Но про
хозяина я не верю. Это всё выдумки. В деревнях всегда всё объясняют чем-то
сверхъестественным. Вечно у вас колдуны, ведьмы.
– Ишь ты, какой,– усмехнулся
хозяин. – Ну, тогда ещё одну историю послушай. Тоже у нас была. Лет пятнадцать
назад. Мужик, про которого расскажу, через два дома от нас живёт.
Был он еще молодой, когда
заболел. Туберкулёз. Чах, сох на глазах. Не вставал уже. Врачи его домой
отправили. Ничего сделать не смогли. Оставались ему дни считанные. Семья у него
была, отец с матерью, два брата.
А у нас в деревне тогда жила
женщина-лекарка. Она травами лечила, заговорами. Бабки советовали: сводите
больного к Анисье (так ту женщину звали). А родные его упёрлись! Говорили, что
не верят никаким лекаркам, когда врачи есть. Тоже правильные были, вроде тебя.
Ничему не верили. А тут уж делать нечего, пошли, все ведь от него отказались.
Взяли братья на руки не ходячего
и вечером, чтобы не видел никто, понесли к знахарке.
Домик её на отшибе стоял. Жила
она одна, даже живности не держала. Только иногда люди видели, как она в лес
ходила с двумя большими охотничьими собаками, а во дворе у неё никаких собак-то
не было. Во как!
Так вот, принесли к ней мужика.
Она на него посмотрела, головой покачала и вышла. Целый час её братья в сенях
дожидались. Потом вернулась с двумя мешками капусты, поставила их перед
больным, а братьям наказала, чтобы его в лес снесли вместе с капустой и не
ходили к нему. «А ты,– говорит,– пока эту капусту всю не съешь, из леса не
выходи». Потом, вроде, пошептала что-то, и братья ушли.
Отнесли они больного в лес, два
мешка с капустой оставили и тулупчик, чтобы ночью не замёрз. Только переживали
очень, что проведать нельзя – обещали ведь не ходить.
Неделя проходит, другая. Семья
волнуется, как он там один. Снова к знахарке пошли. Может, разрешит навестить
брата. Дом она свой никогда на замок не закрывала, но никто к ней ни разу и не
влез – боялись очень.
Братья в тот вечер дома её не
застали. Постучали, вошли без проса, окликнули пару раз. Дом пустой. А в сенях
на скамейке её одежда лежит, платок, бусы её красные и ботиночки. Вот странно-то.
Братья струхнули немного, из дома почти бегом побежали. А пока бежали, чуть с
вороном огромным не столкнулись по дороге– низко так летел, едва по головам
крыльями не задевал. Братья от неожиданности в сторону отскочили, а птица не
улетела, а над ними кружить стала. Сначала вверх взлетала, а потом крылья
расправляла и прямо на них с высоты падала. Короче, натерпелись страху в тот
день. Еле ноги унесли.
А узнать-то всё же хотелось, как
там брат их в лесу. Снова к Анисье пошли, уже на другой день. Она в тот раз
дома была, сказала, что с братом всё нормально. Жив. А потом посмотрела на них,
строго так, и спрашивает: «А вы зачем ко мне в дом заходили? Без приглашения?» Вот
откуда она узнала?
Ну, да ладно. В общем, прошло
лето, осень началась. Вышел мужик тот из леса. Сам вышел, своими ногами.
Здоровый. Два пустых мешка с собою принес.
Но о том, как в лесу жил, никогда
не рассказывал. Только спрашивать его начнут, он разговор в сторону уводит. Мы
и перестали его вопросами донимать. Однажды только пошутил, что его ворон чёрный
охранял, отгонял от него стервятников в первое время, когда совсем плохой был.
И потом частенько вокруг летал. Вроде как, следил за ним, приглядывал.
– А, ты, говоришь, выдумки. Вот и
подумай, мил человек, к чему я тебе эту историю рассказал. Не всё, что вокруг
нас, объяснить можно. Да и нужно ли? Просто знай, что оно, непонятное, что
никак объяснить нельзя, есть, и относись к нему уважительно. Мало ли, что в
жизни бывает.
Наутро я уехал. Не один год прошёл
после того зимнего вечера в глухой деревеньке. Я иногда вспоминаю того мужика –
отца семейства. Удивительно, но за один вечер, проведённый у горящей печки, он
своими нехитрыми рассказами заставил меня изменить отношение к вещам, которые
раньше вызывали у меня только снисходительную улыбку.
|
