|
АВТОРСКАЯ КНИГА
Светлана ПИКУС
МАЛЕНЬКИЕ ЦВЕТНЫЕ
РАССКАЗЫ
О девочке с
пшеничными косичками
Между землёй и небом
цветком вишнёвым сад проснулся
Старый сад
Сад тогда казался невероятно
огромным девочке с пшеничными косичками. Вишни, сливы, груши, яблони. Кусты
крыжовника и смородины. Под ногами клубника и сортовая ароматная земляника. И
цветы. С мая и до заморозков.
На краю сада стоял старый дом. Ещё
довоенный, деревянный. С печью, которую давно не топили, так как что-то
нарушилось в её конструкции, и она не грела, с разошедшимися половицами, окошками,
присевшими от тяжести лет. Зимой дом пустовал и холодно грустил, зато летом он
принимал дачников и сразу как-то молодел. Из большого расписного сундука
доставали белые вязаные скатерти, тонкие занавески, полосатые половички.
Развешивали, раскладывали всё это богатство с любовью. Начищали до блеска
самовар, освобождали из чехла звонкую семиструнную гитару. Так старый дом
украшался и оживал.
В начале июня сад покрывался
фатой из белых нарциссов. Срезанные охапки цветов ставили на большой круглый
стол, царивший посреди комнаты, на резной красно-деревянный сервант, на чисто
вымытые подоконники. От этого света дом расправлял свои сутулые плечи, поднимал
седую голову. Комнаты сразу увеличивались в размерах, словно кто-то раздвигал
стены и подбрасывал свежевыбеленный потолок. Юные запахи нравились старому
дому.
На другом краю сада росла старая
яблоня. Высокая, с широким стволом и ветвями, почти касающимися земли.
Идеальное место для маленькой хозяйки этого дома. И кукол. Они жили здесь всё
лето. Наряжались, путешествовали по ветвям, принимали гостей, звонко пели.
Иногда прыгали на землю и располагались в крепко привязанном гамаке.
Раскачивались до небес, делали стойки, запутывались, а к полудню засыпали,
утомлённые зноем и движениями.
Куклы любили наряжаться, и совсем
не просто было удовлетворить эту их любовь. Приходилось выискивать никому не нужные
залежавшиеся ткани, лоскутки, пуговки, кружева в закромах старого дома и
фантазировать, а затем шить им длинные платья, юбки, шикарные шляпы с широкими
полями, кокетливые сумочки, украшенные вышивкой и цветами. Ведь для настоящей
леди так важно выглядеть модной и элегантной.
В те дни, когда созревали яблоки,
наливались румянцем, соками, сладостью и силой, яблоня наполнялась ароматами, и
тогда девочка забиралась на самую верхушку, срывала яблоки верхние, те, что
ближе к небу, ведь они ближе к солнышку, спускалась с полным подолом,
усаживалась на траву в ромашках и завтракала, и обедала, и ужинала свежестью.
Под грушей, которая давно не
плодоносила, поскольку была уж совсем древняя, жили улитки в тереме из песка.
Терем был царский, с башенками, в несколько этажей. С просторными комнатами,
коридорами, балконами. В комнатах стояла деревянная мебель. Шкафы, комоды,
столы, стулья, серванты для посуды и столовых приборов. На балконах и верандах
располагались горшки с диковинными растениями и уютные кресла для отдыха. Здесь
улитки рассаживались знойным летним днём и пили ароматный освежающий грушевый
чай. А перед замком в зеркальной чистоте пруда отражалось полуденное солнце.
Вечером, когда приходила прохлада, можно было прокатиться на велосипеде по
дорожкам вокруг пруда, или попрыгать на скакалке, или сыграть в прятки. Всё
было создано для хорошего настроения и чтобы не было скучно маленьким друзьям
девочки.
С раннего утра и до позднего
вечера пшеничные косички мелькали в запахах жасмина, кустах земляники, среди
спелых вишен, жёлтых высоких георгинов. А старый сад улыбался, радовался этому
вниманию и уютно вдыхал молодость.
Тёплые летние дожди приносили
насыщение влагой. Сад дышал и играл звонкими каплями. Во время дождя хозяйка с
куклами перемещалась в маленький крытый стеклянный душ и, прижавшись ресницами
к стеклу, наблюдала за танцами воды, за травами, которые с наслаждением
умывались, пили и на глазах становились выше. И тогда девочка выбегала из
своего укрытия, в лёгком ситцевом платье, смеясь, танцевала босыми пятками,
обнимаясь с дождём, кружилась и верила, что вместе с травами станет выше,
сильнее и взрослее.
Иногда, когда девочка оставалась
в доме одна по причине ненастной погоды или когда взрослые отправлялись за
покупками, чудесные фантазии увлекали её в мир принцесс из сказок. Она просила
у стола кружевную скатерть, мастерила из неё нарядное платье, обувала мамины
узконосые туфли, распускала пшеничные косички и демонстрировала куклам,
усаженным на диване на самых достойных местах, прекрасные манеры в походке,
взглядах, изгибах рук. Потом все вместе трапезничали, беседовали, читали и
играли на семиструнной гитаре.
Тёмными ночами неосвещённый сад
погружался в сладкий сон, а небосвод просыпался яркими звёздами и посылал
серебряный дождь мечтаний старому саду и пшеничным косичкам, лежащим на мягкой
росистой траве с широко раскрытыми зелёными глазами, не моргая смотрящими в
небеса. Звёзды рисовали себя в зеркалах глаз, тёплыми лучами забирались внутрь
до самого сердца, и девочка понимала, что она может сколько угодно мечтать,
сколько угодно желать, потому что все её желания сбудутся в глубинах этой
невероятной красоты.
Старый сад был большой мудрец.
Ведь сами звёзды по ночам приходили к нему в гости. А заодно и к девочке с
пшеничными косичками.
Ангел из свечи
Ангел давно уже жил в свече. Жил
тихо, тайно. Он выбрал себе маленькую хозяйку, спавшую рядом с этой свечой, и
старался верно служить ей, по совести. Большую часть дня Ангел задумчиво лежал
на правом боку в облаке свечи, укрывшись мягкими крыльями. Лежал и думал, если,
конечно, не было других дел. Голову клал на правое плечо, под правое ухо
ладошки, так фантазии были ярче и интереснее. Ведь он должен был каждую ночь
удивлять девочку с пшеничными косичками своими правдивыми историями. Истории
Ангел рисовал с радостью и всей ответственностью. Абсолютно разные. Весёлые и
немножечко грустные, серьёзные и ироничные, задумчивые, шаловливые. И всегда
добрые.
Свеча стояла на изящной старинной
этажерке рядом с кроватью девочки в ярком керамическом подсвечнике и ничего не
подозревала. Знать не знала о том, что её мягкие перинки облюбовал белый Ангел.
Она ведь не видела его. По вечерам, когда свечу зажигали, девочка садилась
напротив и пристально всматривалась в язычок пламени. Делала глаза узкими-узкими,
не моргала и ловила золотые лучи зрачками. И тогда появлялся Ангел в пламени
свечи, расправлял жемчужные крылья, отрывался от поверхности и начинал свой
сказочный танец-разговор, танец теней на стене тихой спальни.
Волосы Ангела были кудрявы, глаза
умны, выразительны и глубоки, движения грациозны и, в то же время,
незамысловаты. Ангел надувал щёки, распевая мелодии всех народов мира, играл на
музыкальных инструментах Европы, Азии, Африки. Виртуозная скрипка задумчиво
жила в воспоминаниях, нарядная гармошка жизнерадостно кружилась, мелодичный
дудук уносил к звёздам. Девочка слушала на остановке дыхания и хотела научиться
этому искусству, хотела играть так же.
Ангел любил рассуждать глубинно-тонким
языком поэзии о деревьях, птицах, цветах. О том, как меняются времена года, и
каждое по-своему очаровательно. Нежная весна несёт лиловый первоцвет и влюблённую
юность. Тёплое лето – праздничную яркость, море, солнце, весёлые панамки,
горячие пятки, персиковое настроение. Осенний раскрашенный лес отдаёт
накопленные силы опадающей листвой. Зимушка белоснежная на коньках по гладкому
льду катает, с гор на санях, на лыжах мчит. Высокий ворот тёплого вязаного
свитера в льдинки одевает, замёрзшие пальцы и ладошки в кулачки сворачивает.
Морозное дыхание превращает зелёные сосны и ели в снегурочек, снеговиков,
зверюшек разных. Одна лишь радость.
А ещё Ангел рассказывал о великой
дружбе, о прекрасных чувствах, о сбывающихся мечтах. Об учениях и открытиях. О
прошлом и будущем. О важности и радости каждого мгновения. Девочка слушала и
знала, что она прочитает все трактаты, все книги, все стихи, созданные
человечеством.
Иногда Ангел многозначительно
погружался глубоко-глубоко, для того чтобы достать очередное воспоминание-приключение.
О походах в дальние страны, за моря и океаны. Об изумрудных островах,
затерянных на необъятных просторах вод. О гигантских деревьях размером с девятнадцатиэтажный
дом. О чудесах-творениях ветра, воды и льда. О высоких и холодных красных
каньонах, похожих на величайший амфитеатр, где скалы, словно изящные элегантные
статуэтки, стоят в нишах, напоминающих вазы. О низких, жарких, сухих пустынях.
Этих огромных впадинах между гор с песчаными и каменными дюнами, солончаками,
полями кактусов, полных яркости и нежного цветения весной. Полных жизни. А ещё
о людях. В городах и сёлах, с разными лицами, с разными судьбами, говорящих на
разных языках.
Во время рассказов девочка с
пшеничными косичками закрывала глаза и перемещалась в эти необыкновенные места,
а когда возвращалась обратно, наверняка знала, что облазает все скалы, увидит
все цветные кораллы, вдохнет все запахи трогательных пустынных цветов и будет
дружить со всеми людьми мира.
Снег тихо стучался в окна зимними
вечерами. Девочка и Ангел забирались на подоконник, усаживались поудобнее,
прислонялись щеками к холодному стеклу и с изумлением наблюдали за
неповторяющимися узорами снежинок-цветов, которые веселились за окном в свете
звёзд. Снежинки летали, встречались, расставались, хороводили, а после мягкой
белизной несли чистоту земле. Тогда целый мир погружался в благословенную
тишину.
Иван да чай
Рано поутру летние туманы сумасшедши
на запахи. Разнотравья, молодые колосья, поспевающие ягоды и фрукты наполняют
воздух разбрызганными акварелями. Сладкие, горькие, острые. Нежные, терпкие,
чувственные. Мир радостных эмоций. Разных новых впечатлений.
На зореньке девочка пробуждалась,
бросала быстрый взгляд на большое окно, легко ныряла в ситцевое платье и на
кончиках пальцев, словно балерина, исчезала за входной дверью. Бежала, едва
росы касаясь.
Утренние росы умывают листья и
головки цветов. Девочка с пшеничными косичками здоровалась с цветами, собирала
в ладошки свежие капли, прикладывала к лицу, и глаза становились ярче, брызгала
на волосы, и волосы блестели мягкими переливами, пила росу и чувствовала, как
всё её тело просыпалось вместе с природой.
Путь лежал к опушке ближайшего
леса, за которым начинался огромный заливной луг с жёлтыми ирисами,
незабудками, малиновыми гвоздиками и диким чесночком. А за цветами речка
петляла. Широкая, быстрая, с жёлто-песчаными высокими берегами. В них стрижи
жили.
Бежала девочка к речке и каждый
раз на опушке леса останавливалась очарованная. Стройная, сочная, высокая трава
с утончёнными листьями и кисточками ярко-розовых цветов магнитом притягивала.
Словно в руки просилась. Вспоминала тогда она сказание милое, любимой бабушкой
в дар данное.
Будто жил в северных землях
русских русоголовый парень Иван. Любил гулять он вдоль опушек лесных, по полям,
ожившим после пожарищ. Любил гулять и полевые, луговые травы, цветы изучать,
собирать, сушить. Снадобья, напитки готовить и после друзей и других разных
людей потчевать. Нравились его ароматные напитки людям. И вкусны были, и
исцеляли.
Носил Иван рубаху яркую, алую.
Завидят, бывало, его у леса односельчане и говорят: «Ааа, это Иван, чай, ходит,
травы собирает».
И вот пропал русоголовый Иван. А
в тех местах, где мелькала среди трав и листвы его рубаха алая, появились цветы
ярко-розовые. Ивана нет, а будто рубаха его алая мелькает на ветрах северных.
Вот и стали люди называть траву невиданную Иван-чаем.
После решили попробовать напиток
сварить из тонких листьев и цветков-метёлочек, как это Иван с травами делал.
Изумились люди вкусу-аромату напитка и свойствам его целительным. Раны
заживлял, кровь останавливал, силы давал, сон восстанавливал. Стали воинам
перед битвой пить давать. В подушки и перины класть. Приносил Иван-чай гармонию
и покой.
И стал Иван-чай знаменит, как
китайский шёлк, как персидские ковры, как дамасская сталь.
Вздохнула задумчиво девочка с
пшеничными косичками, добежала до реки быстрой, выкупалась, полежала на
прохладном песке, словив левым глазом первый луч солнечный, и отправилась в
обратный путь. Дела ждут.
Губы, язык горели вкусом лугового
чесночка, на подоконнике стоял милый маленький букет малиновых гвоздик, а на
столе ворох тонких нежно-зелёных листьев, ярких метёлочек, которые через два
дня превратятся в ароматный целительный чай.
Ножницы в шифоне
Не успел человек выглянуть из тёплого
чрева матери, не успел надышаться окружающей новостью, а у него уже мечты. И
растут эти мечты рекой быстротечной, гигантской цунами, лавиной снежной.
Наводняют, накрывают, заметают. Словно кто-то специально подбрасывает,
подкладывает, чтобы скучно не было, чтобы дел невпроворот.
Вот и идём мы с мечтой рядышком,
стараемся не отставать. За пальчики её хватаем, под руку берём, на плечи
забираемся. Ну как же без тебя? Мечтааа!
Девочка взрослела и, как любая
маленькая женщина, хотела быть очень красивой. Хотела быть похожей на травы и
цветы, которые так любила. Украсить себя разноцветьем чистым и звонким,
складками и оборками с ветром летящими, огненными горошками, речками-полосками.
Разными образами. Близкими и очень своими. Внутри рождёнными.
Изучение мира моды началось со
старых маминых платьев. Ситец, крепдешин, шифон, креп-жоржет. Широкие юбки
студенческих шестидесятых. Мама бережно хранила эти сокровища тонких талий на
вполне видном, доступном месте, ни о чём таком не думая, просто хранила на всякий
случай.
И вот случай созрел, накрыл
любопытными изумлёнными зрачками, восхищёнными вздохами. Руки потянулись, пальцы
прикоснулись и прочно овладели богатством тканей, собранных в лифы, рукава,
воротнички. Отыскались ножницы. Шёлковая нить нашла тонкую длинную иглу. И
тугой узелок накрепко связал, надолго увлёк в мир тряпичной мастерской.
То ли пальцы что-то вспоминали,
то ли кто-то невидимый помогал своими затеями и движениями. Великое упрямство и
великое желание сливались с мечтой.
Отсутствие специальных книг не
останавливало потока мыслей и движений. Первые пробы резались, перекраивались и
уменьшались в размерах. Обновки доставались радостным куклам, а порою и вовсе
никому не доставались. Однако повода для расстройств не было. Радость
творчества и уверенность в том, что вот-вот родится настоящая красота, не
замечала, что гардероб старых маминых платьев как-то грустнел, сиротел и
опустошался.
Начались посещения городских
лавок с лентами, пуговицами, пёстрыми тканями. Девочка с пшеничными косичками
прибегала в лавку и, одевшись в знатока, долго разглядывала ткани, трогала,
гладила, мяла в ладонях. Затем со всей мочи бежала домой, рассказывала маме,
расхваливала увиденное богатство, и совсем скоро счастливо раскладывала на полу
новое приобретение со свежим запахом нитей и красок, рисовала мелками и не без
опасения и страха разрезала на детали.
Внутренняя ученическая
неуверенность не мешала огромному желанию рук глубоко усваивать уроки кройки и
шитья. Сначала ручные стежки, затем многочисленные строчки швейной машинки,
зигзаги, петельки. Самой сложной задачей было с наивысшей вероятностью угадать-понять,
какие ткань и узор подойдут к той или иной модели. Чтобы юбка стояла, словно
молодой тюльпан-солдатик, или взлетала лёгкой вуалью, чтобы детали изделия,
рисунки на тканях дополняли друг друга, чтобы финалом стал один лишь образ
любви и красоты природной. Образ твидово-шифоновой любознательной непокорности,
тонкой ланью бегущий со временем.
Видение. Слушание. Думание.
Мечта раскрывалась в стойком
независимом стиле. Создания и ношения. Созвучном трепетным эмоциям детства,
пастельно-акварельным краскам юности, танцу синкоп туманного университетского
джаза.
Зима – лыжи
У провинциальной зимы белые
пушистые ресницы, белые кудри берёзовые к стопам падают, льдинки-серьги до
плеч, горсти снежинок в муфточке толпятся, летать просятся. Все разные, одна на
другую не похожа. Сарафан длинный-предлинный, как колокол качается, вьюгами
звучит. Вот такая красавица. Зима – имя её. Можно зимушка. Ласково. Она
хозяйка. Она королева. Повелевает и защищает. Сильных духом воспитывает.
Суровую тишину мудрую. На игры и забавы щедра.
Лыжи папа принёс ещё в раннем
детстве. Длинные, тонкие, с ремешками. Ремешками обвязывались сапожки или
валенки, на косичках шапка с ушками, пуховые рукавички, вязаный свитер с
высоким горлом – и айда лесенкой в гору. Вверх – вниз. Вихрем – и в сугроб. Со
снегирями и синицами. За следами заячьими, беличьими. Вдоль накрепко замерзших
речушек, через поля широкие к оврагам и холмам соснового бора, тонко пахнущего
подмёрзшей смолой, шишками да длинными иголками.
Путешествия по холмам иногда
заканчивались подбитой сосенкой и после однолыжным возвращением домой, вовсе
без грусти, с виноватой улыбкой и щекастым свежим морозным настроением при
несомненно растущем убеждении, что зима – лучшее время года.
Кончики пальцев долго
отогревались на горячей комнатной батарее, лицо краснелось, одежда оттаивала
весенней капелью. Промёрзшее тело прыгало на мягкий диван, заталкивалось в
угол, ноги прятались под шерстяной клетчатый плед, который сверху засыпался
подушками. Мама приносила обжигающий травяной чай с клубничным вареньем и
рогалики из творога с ягодной начинкой. Только испечённые, они гирляндой
проваливались, даже не успев остыть. Нахлынувшее тепло ненадолго уносило в сон,
к картинам виданным и невиданным.
Несколькими годами позже папа
принёс другие лыжи, какие-то космонавтские, с креплениями и ботинками, которые
вставлялись в эти крепления. Нога стала твёрже, скорость выше. Лыжи словно
бежали сами, виртуозно управляемые ботинками-скороходами. Руки разгонялись
летающими качелями. Палки едва касались мёрзлых сугробов. Глаза не поспевали
угадывать яркие грудки птиц на деревьях. Стремительное движение с ветром
наперегонки.
И была в этом такая сила желания,
такая любовь к деревянным близнецам, что преодолевала врождённую девичью
хрупкость, побеждала любой страх ненужный и воспитывала волю.
Прошло время. В погоне за
эмоциями, скоростью, красотой, любовь усилилась и трансформировалась в
горнолыжную любовь. На высоте, в туманах, пронзительных ветрах, снегопадах. Сквозь
облака к объятиям гор – и в белоснежность, где окунаешься в кристальную чистоту
и осознаешь, что тела нет, мыслей нет, есть только красивая сказка гор. И лыжи.
О ПУТЕШЕСТВИЯХ
Есть места – страны, города, селения... скалы, луга, моря – где дышишь,
где любишь, где живёшь. Места, к которым до бесконечности хочется прикасаться…
Места, в которые невозможно не возвращаться.
КМВ
Двухголовый исполин огромной силы
внутренней, роста-размера богатырского, величественный, степенный, наблюдающий
царь. Центр Кавказа. Алатырь-гора, или Эльбрус. Отдаёт силу живота своего
родниками минеральными, нарзанами целебными, рудами, металлами драгоценными.
Щедро, великодушно, по-отечески.
Хочет – спит, в подушках и
перинках взбитых, хочет – ненадолго просыпается, одеяло присбрасывает,
открывается, показывая лик свой ясный и одежды, белизной сверкающие. С высоты
взирает, владения свои осматривает, инспектирует. Ущелья, луга альпийские, реки
бурлящие. Растут ли цветы, играет ли форель серебром, дают ли снега достаточно
влаги для жизни деревьям, птицам, зверю малому и большому, людям.
И не стоит гневить двуглавого
великана, относиться неуважительно к дарам его царственным. Рассердится,
разогреется, взорвётся пламенем, забросает каменьями, зальёт лавою. Пеплом в
небеса поднимется, охладит землю на годы долгие, накроет ночью тёмною, погубит
в ярости живность нерадивую.
Стражами стоят вокруг Эльбруса
громадные четырёх- и пятитысячные хребты Кавказа, поражающие своей
независимостью, свободой, какой-то насмешкой над человеческой малостью и
беззащитностью. Заигрывают, играют рододендронами, радугами, образами-скалами,
языками ледниковыми. Зовут всё выше и выше, туда, где блеск и чистота. Выше –
чище – просторнее. Туда, где остаёшься только ты, один на один со своим
внутренним голосом, слезами и улыбками, страхами и криками радости. Может быть,
и подпускают они к себе не каждого или у каждого своя высота допуска? В
зависимости от силы, добрых и светлых помыслов. Ведь не каждый справится с
ощущением покорения, обладания самой верхней точкой, вершиной эмоций, ощущением
отрыва от всего земного, с близостью небесного абсолютно искренне и
бескорыстно.
Осторожно. Горы. Они видят всё.
Кавказ пришёл в мою жизнь вдруг.
Неслучайная случайность, алмазной стрелой влетевшая в самую серёдку сердца.
Хмурое питерское небо, затяжные дожди, снег, выпавший в начале июня, отсутствие
элементарной зелёной листвы и первоцветов. Организм взбунтовал, интернет выдал
рейс в Минеральные Воды.
***
Вечернее такси по прекрасной
живописной дороге вдоль цветущих лугов, под не спящими, отовсюду смотрящими
вершинами Машука и Бештау, мигом доставило из аэропорта в небольшой отель
Ессентуков, расположенный у цветомузыкального фонтана на площади Театральной в
центре курортного городка, пропитанного медовыми июньскими запахами многолетних
акаций. На перилах балкона лежали ветви старых парковых клёнов, в углу стояло
витое бамбуковое кресло в тихом ожидании уюта.
Наутро открылся Эльбрус. Глядел
прямо на мой балкон. Издалека. Свысока. Словно подписывал приговор для
новоприбывшей: быть или не быть.
Так начался мой первый день в КМВ
– Кавказских Минеральных Водах. Ясный и безоблачный. Эльбрус светил до самого
вечера. Его можно было видеть из разных точек города. С привокзальной площади,
открытых парковых площадок, крыш и балконов, ресторанов многочисленных
санаториев. Словно прямой призыв к действиям, к путешествиям. Не налюбоваться.
Не оторваться.
На следующее, второе утро, а за
ним и всю неделю Алатырь-гора почивала в густых облаках, не балуя и не восхищая,
предоставив время для изучений, исследований, осмыслений, обретения здорового
тела и духа путешественникам и отдыхающим.
Область Кавказских Минеральных
Вод – обширный регион, своим появлением обязанный великому исследователю и
человеку, «святому доктору» Фёдору Петровичу Гаазу – русскому врачу немецкого
происхождения. Внимательно исследуя кавказское Пятигорье, он заметил, что
здешние лошади, почувствовав недуг, идут на водопой к определённым источникам.
Пьют и быстро выздоравливают. Доктор Гааз следовал тропами лошадей, тщательно
изучал флору и климат, испробовал на себе свойства и действие многих вод
кавказских минеральных источников. Результаты исследований превзошли ожидания.
Так появилась новая отрасль медицины – курортология.
Заболоченные предгорные
территории стали осушать, обустраивать, развивать на благо оздоровления. В
Пятигорье поехали известные врачи, состоятельные семьи из Петербурга и Москвы,
поэты и писатели. Ехали утомительно долго, почти месяц. Оставались погостить,
пожить, осесть. Кто-то снимал жильё задорого, кто-то строил фамильный дом-усадьбу.
Прекрасные дома складывали из местного доломита, они и сейчас радуют глаз,
мелькая сквозь сочную летнюю листву. Работали, оздоравливались, дышали и
любили. Воспевали.
В наши дни из Петербурга до
Пятигорья самолёт мчит меньше трёх часов. Каких-то сто восемьдесят минут – и
перед взором корявые берёзки, а на них мох бородач – обитатель самых высоко экологических
регионов планеты.
КМВ. Семнадцать гор-лакколитов,
прародителей существующих здесь минеральных источников и чистого дыхания,
окружают курорт. Больше нигде в мире нет такого обширного пространства, дающего
минеральные воды. Горный воздух, терренкуры – оздоровительные маршруты в
парковых зонах, разработанные ведущими докторами ещё в дореволюционной России,
стаканчики с целительной водой разных минеральных составов. Они в руках у
каждого встречного. Все говорят «доброе утро» и верят в силу исцеления. Аллеи
парков украшают дети с мольбертами, листами белого картона на коленях. Цветными
линиями, мазками они создают картины, снимая сетчаткой кадры вечные.
***
Из Ессентуков за полчаса
электричкой можно добраться до Кисловодска. Непременно побывать в Курзале –
филармонии конца девятнадцатого века, которая помнит Михаила Шаляпина и Леонида
Собинова, Айседору Дункан и Матильду Кшесинскую. Испить нарзана в Нарзанной
галерее английской готической архитектуры и забыться в парке.
Ландшафтно-многоуровневый парк,
занимающий почти 1000 га
– драгоценность на территории Кисловодска. Зачат был в 1823 году на берегах
каменистой речки Ольховки. Сюда везли плодородный чернозём, лучшие сорта
огородных и цветочных семян, саженцев из Крыма, Тифлиса, Риги. Оформляли под
руководством садоводов-пейзажистов. Сейчас кисловодский парк – это сосновый
бор, дубовая роща, изысканные виды елей, пихты и можжевельники, буки, берёзы,
клёны. Деревья сменяют кустарники в цвету и альпийские луга. В самую верхнюю часть
парка поднимает фуникулёр. Там по отрогу тропа к кисловодским горкам – Малому и
Большому Седлу, к невероятным видам на окрестности Кисловодска, широкую долину
реки Подкумок, необозримое Бермамытское плато, Эльбрус, зубчатые вершины
Главного Кавказского хребта с высоты 1410 метров.
На всех трёх уровнях парка
проложены маршруты-терренкуры разной сложности, протяжённостью от 1800 до 10 000 метров. На
любой вкус и уровень подготовки. Вдоль маршрутов памятники Пушкину и
Лермонтову, беседки и узорные мостики, красные и синие камни, гроты, скалы,
искусственно разбитые аллеи и нетронутые природные пейзажи.
Рядом с канатной дорогой на
втором уровне парка павильон «Храм Воздуха» – название с ног сбило. Точное и
ёмкое. Павильон стоит на высоте 950 метров с видом на Эльбрус. Воздуха столько,
что только бери, пей до краёв и обязательно приходи снова и снова. Центр
павильона зовёт покружиться вокруг сердца, как это делают дервиши, вращаясь в
суфийском кружении с молитвами к небесам.
Вот и прекрасная Долина Роз, а в
ней живёт крокодил. Оглядела, потрогала, а потом ходила-бродила по
Кисловодскому парку в замешательстве, пытаясь понять, что делает огромный пятнадцатиметровый,
из камня высеченный, крокодил, который «солнце проглотил», в прекрасной Долине
Роз? Какую символику хотели вложить создатели в эту картину? Может, это
древнеегипетский бог Себек, отпугивающий силы тьмы, защитник богов и людей,
которые идут долиной радости, счастья, красоты совершенной, любви вечной? Страж
Рая? А может просто захотелось полуводному в красоту окунуться?
***
От городов КМВ многие дороги
ведут к подножию самой высокой горы Европы. Дороги разные. Есть новые асфальтированные,
есть грейдерные, есть пешие по ущельям, вдоль бурных горных рек, через
поднебесные расцвеченные луга. К Эльбрусу можно путешествовать по-разному.
Подобраться и с юга, и с севера. Если же двигаться к северо-восточному подножию
Эльбруса, то на высоте 2400
метров и расстоянии шести километров от вершины, если по
прямой, окунаешься в сказочно-былинное место под названием Джилы-Су – «тёплая
вода».
Сначала дорога идёт через Долину
Нарзанов, то спускаясь глубоко вниз к рекам, то поднимаясь на высоту 2700 метров. Повсюду
бьют нарзаны. Широкие воротники родников – камни, земля, трава – выкрашены в
яркий красно-охристый цвет, выдавая большое содержание железа в воде. Внизу
леса, полные ягод и грибов, вверху альпийские травы, над ними рисуют геометрию
хищные птицы, ещё выше снега. По
дороге встречаются таинственные менгиры – рукотворно установленные вертикальные
каменные плиты, посвящённые, видимо, древнерусским ведическим божествам.
Краеведы Кавказа считают эти места святыми, говорят, что, по мнению древних,
здесь есть дороги, ведущие в райскую страну Шамбалу.
Вскоре на пути встаёт гора Тузлук
– пирамида, на вершине которой возлежат остатки каменных сооружений
мегалитического типа, может быть, ритуальных. В народе бытует мнение, что
Тузлук – гора не природного происхождения. Дальше, с некоторым расстоянием друг
от друга, с отвесных лавовых стен в ущелье реки Малки с грохотом несутся,
разбиваясь о скалы и камни, каскадные водопады высотой от сорока до семидесяти
метров. Один из них, грандиозный красавец Султан, или Царь, виден из бассейна
Джилы-Су, того самого тёплого минерализированного источника, в который можно
окунуться в любое время года. Но сначала непременно добраться до другого
источника – «мёртвой воды». Перво-наперво воссоздать тело, потом вдохнуть в
него душу.
За Султаном, вдоль серебряной
ленточки речки Кызылкол, рождённой ледниками Эльбруса, вьётся тропа. В том
месте, где река исчезает среди скал, у крутого подъёма на Эльбрус, бьёт мощный
родник. Вода в нём содержит такое количество ионов серебра, что они убивают не
только вредное, но и полезное. Это и есть «мёртвая вода». Дальше по тропе выход
к широкому природному мосту из лавы, висящему на высоте около двадцати метров
над несущейся внизу рекой. Недалеко от моста скала с профилем сфинкса-стража. И,
наконец, спуск к «живой воде» Джилу-Су – источнику минеральной воды, очень
сильно насыщенной газами, с температурой +24 градуса по Цельсию на высоте 2400 метров. Люди из
разных мест, из разных стран приезжают лечиться сюда от самых серьёзных заболеваний.
И в снег, и в дождь, с ветром, с солнцем и луной устремляются к гранитам и
известнякам, горечавкам, колокольчикам, ирисам. К ярышнику – кавказскому
женьшеню, цветку, обладающему мощным тонизирующим действием, с корнями в виде
образов мужской и женской рук, сплетённых в крепком рукопожатии. Дышат
чистотой, поднимаются на гору Алатырь, пьют мёртвую и живую воду, принимают
минеральные ванны. Верят и живут.
Летом, если остаться переночевать
в палаточном лагере у источника Джилу-Су, до рассвета проснуться и взглянуть на
Алатырь-гору в тот самый момент, когда первые лучи солнца коснуться её восточной
вершины, перед глазами предстанет невероятная красота – серебристо-белый
Алатырь минуты на три вспыхнет малиной, а склоны сиренью на фоне ярко-синего
неба.
Вот Алатырь-гора, а у ног её вода
мёртвая и живая, между ними мост Калинов над рекой Смородиной, на котором
Добрыня сражался со змеем-чудищем. Всё, как в русских сказках.
***
Глубоко впечаталась ещё одна
дорога-путь к горам Кавказа – сквозь Куртатинское и Кармадонское ущелья
Северной Осетии. Живописнейшие ущелья, созданные бурными реками, которые
несутся с ледников Кавказских хребтов, своей мощью разрывая могучие горы.
Путешествие по глубинам истории, в красотах, слёзное.
Ардон, Фиагдон, Кармадон.
«Дон» – с аланского «река», «вода».
Возможно, и Лондону имя дали аланы, посланные туда во времена Римской империи
для удержания кельтов. Аланы, как пишут историки, предки многих народов,
населявших Кавказ. Вот и сейчас в горах рядом с темноволосыми-черноглазыми живут
белокурые-голубоглазые. Много веков, тысячелетий народы встречались на этом
перекрёстке-крыше дорог, сражались, соединялись, перемешивались, создавали
новые культуры, но всегда уважали и почитали память предков. Осетинские, алано-византийские
храмы и монастыри, святилища, фамильные оборонительные башни, наземные склепы,
поскольку камня здесь больше, нежели земли, внешне напоминающие «Города мёртвых».
И над всем этим Георгий Победоносец – самый почитаемый святой на этих землях.
Здесь, в Северной Осетии, в Кармадонском
ущелье стоят два памятника. Один государственный – огромная беломраморная
фигура человека, окутанная вихрем налетающего льда, воды, камней. Второй
памятник от осетинского народа – плита со списком пропавших без вести, рядом
скорбящая мать. 20 сентября 2002 года ледник Колка со скоростью 150-380 км/ч промчался по
Кармадонскому ущелью, остановив жизни многих осетин и киносъёмочной группы
Сергея Бодрова. Именно в тот день, когда мчал ледник Колка, ледник циклический,
сползающий с гор раз в семьдесят – сто лет, Сергей снимал массовку, в которой
участвовало много местных жителей. До сегодня точное количество жертв
неизвестно.
«Карма-дон» – просит
призадуматься. И не только над названием, но и над многолетними наблюдениями за
ледником, который уже с 1969 года языком повис над ущельем. И совершенно
непонятно, зачем нужно было строить шикарный курорт лишь только потому, что
здесь бьют минеральные источники, подаренные Казбеком, в месте, заведомо обречённом.
Прошло пятнадцать лет, ледник стаял с сильно приподнятого ущелья, выросла
трава, кустарник, камни покрыты зеленью мхов, цветут незабудки.
На обратной дороге встретилось
маковое поле.
Эльбрус открылся попрощаться в
последний день. Двуглавый, светловолосый, спокойный. А я прощалась с ним. То
выбегала на балкон, то искала глазами с площади у железнодорожного вокзала. И
рисовала контур, и отправляла в память.
Ах, эти осетинские пироги +
кабардинская клубника + пятигорское мороженое + орган филармонии Ессентуков +
Кисловодский парк + горные ущелья, водопады, цветы + ЭЛЬБРУС. Здесь каждый
километр, каждый щелчок фотоаппарата, каждый миг – воспоминание на всю жизнь.
Камчатка. Кассиопеи на остывшей
лаве
Как рассказать об этом океане
впечатлений, об этом новом мире, необузданным ребёнком вырастающем из воды?..
Не знаю. Но попробую. Как увидела, как потрогала.
Перелёт из Москвы до Нью-Йорка
занимает девять часов. Перелёт из Москвы до Петропавловска-Камчатского длится
те же девять часов. На запад от Москвы – многие страны, Атлантический океан, на
восток – одна лишь Россия под крыльями. Широкая, сурово-молчаливая, богатая
дарами природными и талантами людскими, слегка бестолковая в доброте своей.
Запредельно далёкая Камчатка.
Дорог на материк нет.
Асфальтированных дорог мало. Катастрофически. Передвижения в основном на
КАМАЗах или на подготовленных джипах, у коих приспускаются шины перед
грейдерным трактом. Но даже такие предосторожности не исключают возможности
погрузиться колёсами в дорогу из спрессованного пепла или окунуться во внезапно
растаявший на обратном пути снег, не выдержавший радостно пробивших облачную
стену солнечных лучей или съеденный туманом.
На перевалах сопки застланы
альпийскими коврами рододендронов, незабудочника, колокольчиков, кассиопеи...
Булькают, пыхтят гейзеры в долинах, окружённые пестрыми цветными глинами.
Густые облака-перины обнимают курящие вулканы, эти твёрдые громадные тела, по
капиллярам которых алая кровь устремляется из самого сердца Земли, убивая
старое и открывая возможность для зарождения новой жизни.
Космические пейзажи на высоте
многочисленных кратеров уносят к звёздам. Чёрные широкие пляжи холодного Тихого
океана граничат с зелёными лугами высокой колючей травы, смешанной с
низкорастущим шиповником, разбавленным ультрамарином ирисов. Песчаные бури в
кальдерах, снежные туннели, водопады, рождающиеся из ледников и снова
превращающиеся в ледники. Горячие термальные источники, снимающие дневную
усталость, одевающие тело в бархат. Реки, красные от обилия рыбы.
К слову, американцы, прилетающие
на Камчатку на рыбалку, восхищённо-удивлённо замечают, что рыбы здесь намного
больше, нежели на Аляске.
Медвежьи семьи разгуливают по
дорогам и вблизи турбаз в ожидании нереста рыбы. Как только рыба начинает идти,
косолапые спускаются к берегам рек, наедаются досыта, до луноподобных щёк и животов,
позже, когда поспевают ягоды, поднимаются в Камчатские ольховые джунгли за
десертом, затем полируют всё это шишками и спокойно укладываются в зимнюю
спячку.
Что ещё?
Летом сёрфинг на океане, сплавы
по рекам, бесконечные восхождения, напрямую зависящие от непредсказуемости
погоды. Приехал к подножию – дождь, туман – увяз – выдернули – вернулся. Опять
приехал – облака, туман – поднялся с настойчивостью – ничего не увидел –
спустился – вернулся. Ещё раз приехал… ещё и ещё. И если ты везунчик, и с
ангелами правильно пообщался, то есть вероятность: приехал – поднялся – увидел
КОСМОС.
Йога на чёрном океаническом пляже
с рокотом накатывающей волны. Тело дышит свежим ветром и послушно, мягко
раскрывается, следуя звукам прибоя. Смельчаки купаются в бодрящей воде,
впрочем, по температуре схожей с водой в наших Карельских озёрах.
Зимой каталка на снегоходах в
кратерах вулканов, лыжи по пухлому снегу.
А ещё можно облететь на вертолёте
начинающую остывать пунцовую лаву не так давно извергавшегося вулкана
Толбачика.
Русские мальчишки и девчонки, как-то
раз приехавшие сюда туристами, в гости, остаются, не сумев вернуться обратно в
Москву, Питер, Минск. Совмещают хобби с работой, целуются на сопке Любви, стоят
плечом к плечу, в вечной связке, иначе здесь не выжить, и горят, и болеют за
эту землю, и светятся.
Запредельно далёкая Камчатка.
Невероятный мир глубинных
ощущений, эмоций, энергетической силы, раскрепощения. Искренности наедине с
величием природы. Мир взаимопонимания и взаимопомощи среди людей, которые дышат
и не могут надышаться, смотрят и не могут наглядеться, живут, чтобы ещё и ещё
раз подняться туда, где космос, непредсказуемость, немой разговор. Туда, где «мир
так наполнен, что слова пусты». Туда, где с уверенностью можно сказать: «ЭТО –
СЧАСТЬЕ!»
Байкал
Маленько о зимнем Байкале («маленько»
– из милой речи сибиряков) и реках, несущих свои воды в Северное море, как
называют Байкал в Китае.
Мелководные, быстрые горные реки,
живущие у берегов Байкала, большую часть года непроходимы, лишь в зимние месяцы
снегоходами прокладывают маршруты через льды, бурлящие пороги, тёплые
незамерзающие источники. Долго укатывают, утрамбовывают, строят мостки. После
обильного снегопада работа начинается снова. Проложенному маршруту необходимо
строжайше следовать. Отступив от колеи на десять сантиметров, можно по пояс
нырнуть в снег или расщелину во льдах, а то и поплыть на оторвавшейся льдине.
Неглубоко, однако люто холодно. Дневные и ночные температуры отличаются в два
раза. Как только поднимается солнце, ночной мороз резко спадает и, несмотря на
приличную дневную минусовую температуру, ну, например, минус пятнадцать
градусов, суровая ночная работа к полудню подтаивает на тёплом солнышке. Посему
есть вероятность в полдень увязнуть лыжами снегохода в воде, которая в
мгновение превращается в твёрдую наледь, и потом уже на лыжах ледяных скользить-ковылять
к местам обжитым.
Отвесные скалы покрыты кедрами и
изогнутыми берёзами. На стволах берёз чинно отдыхают огромные шапки мёрзлого
снега. Берёзы кланяются низко-низко, верхушками касаются своих стоп, замыкая
начало и конец. Маленькие быстрые птахи ныряют в ледяную воду, повсюду
разноразмерные следы зверей, у больших круглых камней-снеговиков тихо ожидает
старенький снегоход охотника. Живёт в пейзаже.
Байкал медленно нагревается и
медленно остывает. Покрывается льдом лишь в конце января, а к середине марта
начинает вскрываться. Воздух в это время сухой и много солнца. Четыре-пять
недель рая для лыжников, любителей покататься на коньках, снегоходах и
покрыться медовым байкальским загаром. Подлёдная рыбалка. Автомобильный
экстрим.
Но… На Байкале часты
землетрясения. Трещины разной ширины, торосы – обычное явление, требующее
чрезвычайной осторожности. Лёд крепок, однако, стянутая тонким ледком и
припорошенная снегом, широкая трещина может не пощадить. Воздух настолько
чистый, ясный, прозрачный, что противоположный берег, до которого сорок-пятьдесят
километров, чудится совсем рядом. Словно за час-два дойдёшь до гор напротив,
потрогаешь белые скалы. Это иллюзорность. И нередко лыжники, отправившись к «близкому»
берегу, замерзают в морозных ветрах Байкала. Особенно сильны февральские ветры.
Настолько сильны, что сдувают с Байкала все слои снега, отполировывают до
зеркальности. На километры голубые льды скользят с невероятной прозрачностью.
Такой чистой воды нет нигде в
мире. Изобилие горных минералов и маленькие рачки знают своё дело, насыщают и
фильтруют воду. Этот невероятный объём воды отфильтрован в некоторых местах до
дистиллята!
Байкал серьёзный, суровый.
Солнечный. И абсолютно точно с Байкалом можно подружиться, постараться понять,
и тогда он даст силу, огромную энергию.
Дарованная этим местам красота
повсюду. Невозможно описать. Невозможно изобразить, запечатлеть самой
современной камерой. Невиданная красота.
«Я так и не знаю Байкала. Увидеть
не значит узнать…» – писал Игорь Северянин.
Но и увидеть Байкал – драгоценная
роскошь.
|
