|
Ольга Алексова
Одна девочка
Одна девочка стояла у окна. Вечером. Осенним вечером.
Из форточки дуло. Можно было бы закрыть форточку, потому что окно совсем низко. Но тётенька сказала, что ничего трогать нельзя, и пусть проветрится, пока никто не вернулся.
В комнате было несколько кроватей и круглая печка в углу. Немного пахло дымом, потому что печку недавно топили.
Ещё тетенька сказала, что никуда уходить нельзя и дверь в комнату закрывать тоже нельзя. Про кровати она ничего не сказала, но девочка и сама поняла, что садиться на чужие кровати нельзя.
На свою всё-таки, наверное, можно садиться. Но где её кровать девочка не знала. Тётенька не сказала – позабыла, может?
Хлопнула дверь в коридоре, и девочка оглянулась.
Кто-то пришёл, и они там говорили и смеялись. Потом опять хлопнула дверь – кто-то ушёл.
– Ты новенькая? Есть хочешь? Подожди-ка... тебя ещё нет в списках. Ты что, ревёшь? И не думай. Скоро ребятки придут – засмеют.
– Ребятки, – прошептала девочка, – засмеют…
Девочка и не думала реветь. И голос у этой другой тётеньки был не злой, самоё-то её девочка не видела, потому что та говорила из коридора, а девочке в коридор нельзя. Девочке сказали: стой и жди. Она и ждала.
Нет, другая тётенька не злая – она поёт себе песенку и что-то там делает. Но ей нельзя мешать глупыми вопросами.
Потом и эта тётенька ушла. А ребятки, которые засмеют, если будешь реветь, всё не приходили.
Стоять девочка устала. И смотреть в окно устала, потому что там темно.
И как-то душно в комнате. Но если лбом прислониться к окну – становится лучше. И в голове не так стучит.
За окном что-то зашумело. Девочка отпрянула и вдруг увидела… себя.
Та, другая, смотрела в комнату.
Теперь они были вдвоём. Даже можно поиграть: выпучить глаза, а потом быстро открыть рот и… а-ам! Смешно. И руками можно делать всякие фигурки: собачку и как она лает, а потом, как птица летит. Это ей Сашкин папа показывал, ещё когда она была дома.
Дома сейчас все: и папа, и мама, и брат. И Васька муркает на диване, и Рекса, наверное, тоже пустили домой. Папа сказал: пусть погреется.
Где её дом? В ту сторону или в ту? Ничего не видно. Только така-а-я темень!
Девочка стала всматриваться в темноту за окном. Ну, совсем ничего не видно. Просто всё черное-черное. И тихое-тихое... И как-то непонятно: куда смотреть? Может быть, про неё все забыли, или она забыла, что ей надо куда-то идти? А куда идти-то, если не видно? И вдруг заругают, что такая бестолковая и ничего не помнит, как дурочка. И ребятки засмеют, когда придут.
Девочка выглянула в коридор – никого. Сказали же, ждать…
Подошла к окну. Там, далеко, её дом, и дом дяди Вани, и тёти Маши, и Степана. У всех в окошках свет, поэтому совсем не страшно. И тогда девочка увидела огонёк за той чёрной-чёрной пустотой за окном, и ещё один, и ещё. Огоньков стало много-много. Может быть, это «наши» огоньки? Может быть, и наши, но только теперь ей никак нельзя туда. Девочке сказали, что надо ждать. Вот она и ждёт. И стоит у окна. И нет ничего желаннее тех огоньков, куда сейчас никак нельзя.
…Ой, кажется кто-то идёт?
Потом девочку знакомили со всеми, показывали кровать, где она будет спать. И Раиса Ивановна ходила по коридору и строгим голосом повторяла:
– На правый бок, закрыть глаза, и чтобы я ни одного открытого глаза не видела…
Никто не шумел, все уснули. Было тихо-тихо.
Девочка очень боялась, что кто-нибудь услышит, что она плачет. И тогда её засмеют.
За окном шумели деревья. И ещё за окном были «наши» огоньки. Только они были очень далеко. А девочка здесь. Она не могла уснуть. Другие спали себе спокойно: и ребятки, и Раиса Ивановна.
Никто не слышал, как девочка тихонечко плакала…
Девочка была совсем одна.
|
