|
Даманта Макарова
Мастер
Он работал медленно, но тщательно –
день за днём... день за днём.
Здесь отколоть кусочек камня, здесь
отполировать…
И так – день за днём, день за
днём…
Он работал над этим шедевром всю
жизнь. Не помнил, как, когда и где начал, не знал, когда и где закончит. Это
было делом всей его жизни. И он любил это делать.
Иногда, когда терпение его
нарушалось, он злился, и обрушивал гнев на свой материал, однако когда приходило
успокоение, он раскаивался и принимался исправлять сделанные в порыве ярости
ошибки.
И так – день за днём, день за
днём…
Каждая деталь имеет значение.
Каждый осколок может потом пригодиться. Поэтому он хранил даже самые мелкие
осколки.
С любовью и отцовской лаской Мастер
работал над своей скульптурой – день и ночь. Кропотливо, тщательно и аккуратно.
Шаг за шагом.
А в редкие мгновения затишья он
обдумывал будущую форму своего шедевра.
И так – день за днём... день за
днём…
Океан накатывал на берег и
отступал, полировал камни, выбрасывал песок.
И так – день за днём... день за
днём…
Утешитель
Вот сидишь ты, такая печальная и
прекрасная, и мне так хочется прижаться к тебе и поцеловать. Просто так, без
повода… но вроде и с поводом. Чтобы увидеть в твоих глазах огонёк ласки и тепла,
чтобы ощутить твои руки вокруг шеи.
Но мы сидим в тишине. Я на диване,
ты – на стуле, и смотришь куда-то в окно. Две слезинки прочерчивают тонкие
блестящие дорожки по твоим щекам. Дай, я сотру их. Дай поцеловать твои красивые
грустные глазки и прогнать печаль.
Посмотри на меня. Я здесь. Я рядом
с тобой. Я никогда тебя не брошу. Я всегда буду рядом, я всегда утешу, пригрею,
приласкаю, заставлю забыть проблемы. Заметила, что нам необязательно говорить?
Нам хорошо и в тишине. Лишь бы были вместе…
Да, вот так… Давай обнимемся.
Забудь про печаль, прошу тебя. Не плач. Я здесь. Видишь – мои поцелуи стёрли
слёзы с твоего лица. Ведь я люблю тебя. Просто люблю. Люблю твои улыбки и смех,
люблю твои нежные руки, твой ласковый голос…
Я знаю, что ты меня любишь.
Я всегда буду рядом, ты только
позови. А теперь – улыбнись. И поцелуй меня в нос, а я тебе в ответ вильну
хвостом…
Художник
Он был великолепным художником. И
он питал к портретам такую страсть, рисуя их с особой воодушевлённостью и
красотой, что каждое произведение было шедевром изобразительного искусства.
Однако он не отображал человека так, как тот выглядел – кисть рисовала то, что
было скрыто в человеке.
Стоило ему вглядеться в мужчину или
женщину, и перед глазами возникал истинный облик стоявшего перед ним...
Кто-то получал от этого мастера
картину с изображением акулы, грозно скалящейся на зрителя. Другой человек –
изображение затаившейся в складках батиста ядовитой змеи. Третий – картину
мощного медведя-шатуна, стоявшего над телом убитого охотника...
Кого-то забавлял его подход к
картинам. Но многим он не нравился. И правда – кому понравится быть бесформенной
медузой или мерзким червяком?!
А ведь художник рисовал то, что
видел внутри человека. И не мог заставить себя рисовать что-то иное. В такие
моменты его руки становились самостоятельными, и творили, творили, творили... Он
мог писать картину часами, днями... и подчас не останавливался, пока не
закончит.
Для художника это было смыслом
жизни – донести до людей то, что было у них внутри. Но мало кто понимал истинную
цену его полотен.
Однажды он рисовал богатую женщину
– она запомнилась ему тем, что абсолютно ничего собой не представляла, хотя и
видела себя очень важным человеком. Когда она ему позировала для наброска, с
которого он начинал работу, он больше часа стоял неподвижно перед холстом,
смотря на неё. Она не была слишком терпелива, но всё же сидела на месте,
понимая, что художнику важно настроиться на написание картины. Но он вовсе не
настраивался. Он просто не знал, как изобразить ЭТО. Она была никем, и ничем.
Без своих денег она была пустым местом. Эта женщина, считавшая себя одарённой,
на самом деле ни за что не смогла бы самостоятельно заработать и цента.
В конце концов, он нанёс
практически невидимый контур фигуры и лица на полотно и выгнал её вон, пообещав
отдать полотно через неделю. А когда она явилась за своим портретом, вручил ей
абсолютно белый холст. Первый шок сменился гневом, и женщина обрушилась на
художника, но он, не теряя самообладания, спокойно, красивыми словами объяснил,
что надо уметь смотреть и уметь видеть... А потом поднёс картину к окну, и на
просвете стало видно великолепно изображённую женскую фигуру – почти незаметную,
но вполне изысканную.
– Ах, какая прелесть! – тут же
воскликнула дама, забыв про ярость. – Какое находчивое решение! Как оригинально!
Сокрытая картина! Вы гений! Гений!!!
И, поцеловав его в щеку, она
расплатилась с ним, оставив в полтора раза больше оговорённой суммы и,
довольная, направилась прочь.
Художник безразлично пожал плечами
– а как ещё изобразить пустое место?! Она только и умеет, что сорить деньгами.
Он никогда не думал много о том или
ином клиенте – они интересовали его только во время написания самой картины, не
более. Когда картины забирали, он почти совершенно забывал про них. Его всегда
ждали иные творения. Он писал портреты не только богатых, но и вполне нормальных
людей, со средним заработком и обычной жизнью.
Нелюдимый и часто угрюмый, художник
иногда забирался на крышу своей студии и подолгу разглядывал небо, стараясь не
смотреть на людей. Ему хватало того, что он рисует их портреты. Он даже не
рекламировал свою студию – к нему приходили по рекомендациям друзей и знакомых.
Иногда – из-за какой-нибудь крохотной статьи в газете, написанной про его
творения не смыслящим в этом деле журналистом.
Ему было всё равно, что о нём
думают. Для него было главным – творить и пытаться открыть глаза людей на то,
что скрыто в их душах.
Однажды в дверь позвонил молодой
мужчина. Открыв ему, художник несколько секунд изучал его взглядом, после чего
тихо пригласил внутрь.
– Садитесь, – коротко бросил он
гостю, но тот, растерявшись, какое-то время стоял на входе; художнику даже
пришлось добавить: – Входите и садитесь. Детали обсудим чуть позже.
Молодой человек помялся и молча
вошёл, повинуясь приятному баритону мастера. Несколько минут спустя он, всё
такой же растерянный, уже сидел перед художником, который с вдохновением делал
набросок на холсте.
Несколько часов спустя художник
отпустил мужчину, однако снова принялся за работу. Картина рисовалась легко, как
бы сама собой, да к тому же он никогда не видел такого. Впервые на его холсте не
было зверя или чудовища – кисти рисовали человека. Привлекательного мужчину
высокого роста, почему-то верхом на вороном коне и облачённого в средневековые
латы рыцаря. Серые глаза воина были и решительными, и нежными – словно он не был
псом войны, грубым и жестоким. Наоборот, казалось, будто он – настоящий защитник
Чести и Истины. Чуть улыбнувшись, художник прозвал молодого человека Ланселотом
и продолжил изображать всё новые и новые детали. Его самого поразило то, что
выходило из-под его рук.
Когда полотно было закончено,
художник долго стоял напротив и смотрел, изучая его взглядом. Чего-то в картине
не хватало...
Срок, назначенный молодому
человеку, ещё не подошёл, и мастер вполне мог бы заняться новой картиной. Если
бы был кто-то, кого надо было нарисовать.
И, словно бы по мановению руки
невидимой музы, сопровождавшей его по жизни, на следующий день на пороге его
студии появилась молодая женщина – даже ещё девушка. Не красавица, и всё же...
Художник ощутил румянец на своих
уже немолодых щеках.
– Я бы хотела... – стесняясь,
начала девушка, но мастер жестом пресёк её слова.
– Садитесь, скорее... я должен
ухватить музу... быстрее... – и он принялся в исступлении делать набросок
картины.
Девушка так и не успела ничего
толком объяснить, как художник уже работал над её обликом, таким привлекательным
и таинственным...
Когда он закончил, то внезапно
понял, что эта картина настолько же не завершена, как и его предыдущая. Он в
изумлении изучал взглядом воинственную фурию, которая вышла у него –
великолепные латы со сложным рисунком на нагрудной пластине, аккуратно убранные
в косу волосы, отливающие рыжетцой, серо-зелёные глаза. Выправка настоящего
воина, суровая красота настоящей валькирии, готовой идти на риск ради... ради
любви.
Художник широко распахнул глаза –
незавершённость этой картины была ключом к её пониманию. Он мгновенно нашёл
портрет молодого мужчины, которого он нарисовал за день до этого. Поставив
полотна рядом, задумчиво скрестил руки на груди и долго стоял перед ними.
Воин верхом на вороном коне –
спокойный стратег, великолепно знающий, когда и куда наносить удар. Воительница
на таком же вороном жеребце, только её конь привстал на дыбы, словно она
посылает его в бой. В её правой руке меч, поднятый над головой...
За обеими фигурами – солдаты, но
какие-то расплывчатые, будто бы не важные. И правда – неважен антураж. Важны Он
и Она. Они вместе. Потому что картины были – одна продолжение другой.
– Вместе... – сорвался тихий шёпот
с губ художника.
Они должны быть вместе.
За всю его практику он впервые
написал людей людьми, а не животными или аморфными монстрами. Эти двое были
особенными. В них было то, чего не было в других. В них всё ещё жили понятия
Чести и Свободы. Несмотря на то, что в облике девушки проскальзывали черты
кошки, она была Человеком. И молодой мужчина тоже был Человеком. Они оба были
достойны друг друга.
Художник закрыл лицо руками. Если
иные и не поняли его картин – эти, без сомнения, поймут.
На бледном лице немолодого мужчины,
всегда рисовавшего лишь то, что сокрыто в душах людей, появилась широкая улыбка.
Он был рад, что эти двое пришли к нему. И, более того, он был уверен – когда они
придут за картинами, они столкнутся в дверях его студии. Ну а там... всё пойдет
так, как написано у них на судьбе...
|
