|
Рубрика Заметки натуралиста
Василь Ганжара
Неудачливый жених
(из жизни пернатых)
Ну, вот и весна. Уже в феврале чувствовали
птицы её еле ощутимое дыхание. Начали изредка проверять старые гнёзда, пережившие
холодную зиму, серые вороны. А их прошлогодние выводки – пока ещё бездомные – пробовать
на пригодность тонкие берёзовые веточки – хороши ли на изгиб. По-новому затренькали
шустрые синички: «Бросай сани, готовь воз, заготовить верболоз. Тинь-Тень, Тинь-Тень
– пригодится на плетень!» Чувствовали, что верболоз оживает, наполняется соком и
скоро станет гибким и вязким, в самый раз для плетня. Наконец долго державшееся
равновесие между зимой и весной явно качнулось в сторону долгожданного тепла.
Стаи, остававшиеся на зиму, начали
делиться на пары. Одни воробьи по-прежнему держались сообща, терпеливо и нахально
шныряя у ног людей или среди злобных чаек и ворон, отважно выхватывая крохи поменьше.
Но это только казалось беззаботностью!
Под крышей сарайчика мой сосед пристроил
ящичек для гнездовий синичек, да немного не рассчитал – сделал леток чуть шире,
нежели требовалось синичке. И тут как тут оказался воробей, для которого леток был
в самый раз. Это был самец довольно привлекательного окраса, хоть и серо-коричнево-тёмных
оттенков.
Он по-хозяйски уселся рядом с облюбованным
ящичком на ветку яблони и призывно зачирикал: «Чик-чирик! Чик-чирик!» Смотрите,
дескать, какое уютное гнёздышко я нашёл! – призывал он себе подружку.
А когда вблизи пролетала самочка,
то тон чириканья и частота моментально повышались и сопровождались прыжками, трепетом
крылышек, словом, всеми приёмами беспокойного ухажёра. Но – увы! Потенциальные невесты
почему-то пролетали мимо. То ли уже к новому облюбованному гнезду, то ли к более
привлекательному певуну. Мой воробышек был упорен и продолжал, словно частник-продавец,
зазывать подруг. Правда, к концу дня его «чик-чирик» раздавалось, как мне показалось,
всё реже и грустнее. Каково же было моё удивление, когда на следующее утро я вновь
увидел этого неунывающего певца. Ему всё так же не везло. Счастье в образе
скромненьких серых самочек по-прежнему порхало рядом, не удосуживая вниманием на
мой взгляд нормального жениха.
Наконец, к средине дня одна из воробьих
прельстилась призывом и присела рядом на веточку. Это вызвало у хозяина невиданный
ажиотаж. Однообразное чириканье превратилось просто в концерт, сопровождаемый порханьем
вокруг и, наконец, призывом к осмотру предлагаемого жилища. Певун нырнул в леток,
видимо, показывая, насколько свободен вход, потом выглядывал, шебуршился где-то
внутри, продолжая звонкое соло. Словом, это был «рэп» высокого класса!
И избранница, не выдержав такого
напора, тоже заглянула внутрь. Однако через пару секунд она, а вслед за ней и хозяин,
выпорхнули наружу. Посидев, словно бы взвесив уиденное, самка всё же решила,
что этот уголок или его хозяин ей чем-то не подходят, и вспорхнула.
Воробей, чирикая, кинулся, было,
вслед, но вернулся и, усевшись на ветке, продолжил своё грустное «Чик-Чирик».
А через несколько дней он исчез,
И то правда: ведь в природе ищут пару серьёзно и надолго, чтоб без разводов. Не
то, что мы, люди.
Так ящичек, приготовленный под стрехой,
и остался в тот год незаселённым.
Летающие пуховички
На окраине города, пока ещё туда
не подступило строительство очередного жилмассива, располагалось среди заболоченного
луга небольшое озеро. Поскольку подходы к нему были чересчур топкими, то очень редко
туда пробирались рыбаки, хотя и было сравнительно недалеко от жилых кварталов. Зато
в окружности среди густых зарослей камыша, рогоза, осоки и прочей растительности
жило царство различной живности, особенно пернатых. Летом по ночам трещали коростели,
басовито гудела болотная выпь, а днём стоял сплошной гам чибисов, бекасов,
чаек-шилохвосток и гнездившихся в разнотравье на лугу различных уток, выгуливавших
своё многочисленное потомство на богатом кормом озере.
Но вскоре этому райскому блаженству
птиц наступил конец: началось строительство многоэтажек, и от большого луга осталось
лишь обмелевшее озерцо с небольшим зелёным кусочком зарослей, травы и камышей.
Среди шума и гама ещё бегали кошки
и собаки, зачастую бездомные. Вся живность, обитавшая здесь, исчезла или пыталась
как-то приспособиться, укрыться от опасности, особенно утки, которых как-никак спасал
водоём. Да и жители постепенно стали их подкармливать.
Некоторые утки так осмелели, что
иногда усаживались даже на балконах в ожидании подачки. Особенно на одном из балконов
четвёртого этажа, не особенно шумном, без собак и кошек. Здесь хозяева вместе с
некоторой рухлядью выставили на зиму кадку с землёй из-под погибшей пальмы, рассчитывая
по весне посадить новую.
Но с потеплением прилетели на облюбованное
с осени место утки и с удовольствием принимали «угощения».
– А, – махнула рукой хозяйка, – не
будем пока трогать, пусть уточки после перелёта подкормятся.
На том и порешили. Но однажды, наблюдая
исподтишка, заметили, что серенькая уточка под охраной стоявшего на страже в голубоватом
оперении селезня усердно копошится в кадке с землёй. А некоторое время спустя там
уже было гнездо, тщательно выложенное пухом. Тут уж хозяева не стали вообще
больше тревожить пару, поняв, что птицы решили гнездиться. И вскоре уточка затаилась
в оборудованном гнёздышке. А селезень исчез и больше так и не появлялся, чем вызвал
негодование хозяйки. «Ну, гулёна», – возмущалась она.
И напрасно. Так уж определено в утином
царстве природой, что, когда утки заботятся о потомстве, селезни собираются на длящиеся
до конца лета «мальчишники», гуляя в своё удовольствие, справедливо решив, что их
миссия успешно завершена. И то правда, ведь водоплавающая молодь с первых дней кормится
самостоятельно, было бы только где добывать подходящую пищу.
Наконец пришло время, когда по выброшенной
скорлупе и писку стало ясно, что в гнезде появилось потомство.
– Нет, не всё в природе целесообразно,
– решили хозяева. – Жалко ведь бедняжек, пропадут тут на балконе. Как же быть?
Первоначальная мысль о том, чтобы
кормить утят, была отброшена. Всё же это дикие утки и не ясно, чем и как их кормить.
И тогда решились на отчаянный шаг:
улучив момент, когда уточка улетела, хозяйка собрала утят в ведро и унесла к озерцу,
где выпустила их в воду. Шустрая гурьба из пяти голов с писком бросилась прочь врассыпную
кто куда. А дома все стали ожидать, что же предпримет уточка, когда вернётся.
Но мамаша, такая, казалось бы, заботливая,
не появилась. На другое утро нетерпеливая хозяйка пошла к озеру: авось, ещё живы
утята. Но каково же было её удивление, когда она увидела всё семейство в сборе!
Под бдительным надзором мамаши молодь внимательно шныряла среди водорослей, вылавливая
в мутной воде что-то съедобное.
Попытки подойти к «своим», вроде
бы, утятам, утка не допустила, и увела семью подальше, как велел ей не утраченный
ещё, дареный природой инстинкт самосохранения.
Так и исчезли с поля зрения хозяев
их утки. Правда, летом нередко были слышны утиные голоса, но кто мог определить,
что это кричат именно те, родившиеся на балконе. А к зиме их голоса затихли – видно,
улетели в тёплые края. Осталась лишь память – заброшенное в кадке на балконе заботливо
утеплённое пухом гнездо.
Но самое удивительное произошло на
следующий год, когда эта пара вернулась, и снова утка высидела на том же балконе
выводок. «Пуховички» в первые же дни вслед за уткой-мамой, отчаянно трепеща
подобием крылышек, один за другим прыгали с четвёртого этажа. К удивлению, все остались
живы и сразу же засеменили за покрякивающей нянькой через дорогу прямо к озеру.
Впрочем, не все. Один, то ли самый
маленький, то ли боязливый, всё-таки остался в гнезде. И хозяйке пришлось его, как
и прошлым летом, самой отнести на озеро, теперь уже в уверенности, что он найдёт
свою семью.
Третий не лишний
Кто хоть немного интересуется птицами,
наверное, знает, что всем знакомые синички живут парами, как и большинство пернатых.
Маленький юркий самчик, пока самочка высиживает птенцов, кружит невдалеке, посылая
различные сигналы особой тональности и звуков, по-видимому, информируя подружку
обо всём происходящем вокруг. Если всё спокойно, то он, перелетая с дерева на дерево,
прыгая с ветки на ветку, чирикает редко и в мирном тоне.
А появится опасность, тон, а то и
сигнал, сразу меняется. Звуки громкие, частые, тревожные, словно призывают: «Берегись,
опасно!» А когда тон достигнет определённого уровня, смотришь, самочка бесшумно,
стараясь быть незамеченной, юркнет из дуплянки и тут же исчезнет где-то среди ветвей.
Но если же кто-то из некрупных собратьев-певчих попытается нарушить обозначаемую
постоянными голосовыми сигналами границу участка, то тут начинается такой шум-гам!
Мало того, бдительный страж превращается в отчаянного драчуна, решительно наскакивая
на непрошенного посетителя. И случайный гость старается поскорее убраться восвояси.
Особенно когда появляется выводок молодняка.
А наблюдать за тем, как синички кормят
птенцов, очень интересно. Диву даёшься, откуда у этих маленьких родителей берётся
столько сил, чтобы эту ненасытную ораву (около десяти штук) прокормить. Как правило,
они приносят еду через одну-две минуты, поочередно. И каждое появление кормильца
с пищей в клюве вызывает требование всех подопечных покормить именно его. Как родители
распознают, всё-таки кого же кормить в этот раз – тайна, известная только им одним.
Бывает, принесший пищу обнаруживает,
что предыдущий ещё не освободил гнезда, тогда он терпеливо сидит рядом, ожидая своей
очереди. Появление следующего родителя вызывает новую волну ажиотажа среди обжор.
И так от рассвета и до темна мечутся бедные родители, пытаясь накормить своих ненасытных
детишек.
И вот однажды при наблюдении за этой
птичьей суматохой мне показалось, что всё-таки кормильцы прилетают слишком уж часто.
Присмотрелся повнимательнее.
Ба! Да их же трое! И точно – пока
один из родителей кормил в гнезде, на очереди у гнезда сидело ещё двое с кормом
в клювах. Раньше этого третьего не было. А теперь вдруг появился. Всё было тихо
и спокойно. Гостю доверили кормление птенцов. Кто он такой, можно только предположить:
вероятно, у него (или у неё) по какой-то причине не было своего гнезда и потомства,
а инстинкт требовал удовлетворять заложенную природой потребность кормления.
Возможно, что тяга эта усилилась, когда стали раздаваться громкие «вопли» прожорливых
птенцов. А может быть, это и не совсем так, а просто в семье прижился чей-то из
супругов дружок. Ведь и у нас, у людей, бывают тоже «шведские» семьи.
Разбойницы
Мир птиц, как и всех животных, делят
обычно на вегетарианцев и хищников. Но надо признать, что это деление очень условно.
К какому разряду принадлежат, например, собравшиеся у мусорника пернатые? Ну, голуби,
ясно, самые мирные мусоросборщики, так же, как и воробьи. А вот куда отнести вольготно
расхаживающих невдалеке двух серых ворон? Тоже вроде бы мирные мусорщики. Но не
спешите с выводами. Пусть вас не вводит в заблуждение их беспечный и спокойный вид.
Это настоящий хищник, наглый и беспощадный, ждущий только удобного случая и подходящую
жертву.
Помню, в детстве мы распевали: «Тесни
ворон со всех сторон, от тех воров кругом урон». Песенка, надо признать, насколько
полезна для тренировки по произношению трудной буквы «Р», настолько и справедлива
по отношению к серым воронам.
Хотите примеры? Пожалуйста.
Как-то я шёл по тротуару, рядом с которым собралась у крошек вечно голодная стайка
голубей. А в нескольких метрах от неё прохаживалась постепенно приближавшаяся пара
ворон. И вдруг одна из них одним резким прыжком наскочила на голубей, которые,
естественно, взлетели врассыпную. Но один не успел вспорхнуть, и вмиг был прижат
к земле когтистой вороньей лапой. Моментально с его шеи полетели выдранные перья.
Испугавшись моего устрашающего взмаха,
хищница отпрянула и выпустила взметнувшегося прочь перепуганного голубя. Вид вороны
был как у настоящего хищника: взъерошенный загривок, злобный взгляд. Не хватало
только острых зубов в большом клюве для полного сходства с ящером.
А уж сколько гнёзд разоряют эти безжалостные
бандиты. У меня на огороде в густом кусте калины на высоте примерно двух метров
свили гнездо овсянки. И постоянно рыскавшие вороны, гнездовье которых тоже было
невдалеке, на высокой берёзе, конечно же разорили мелких пташек. За этим занятием
их застал мой сразу залаявший Дик. К несчастью, было уже поздно.
Что говорить об овсянках. Однажды
утром я проходил мимо домов-хрущёвок, дворы которых заросли деревьями, на
которых висели скворечники, и услышал тревожные крики скворцов и громкое хлопанье
крупными крыльями. Оказалось, это серая ворона засунула голову в леток за добычей.
Но туда голова проскользнула, а обратно мешали взъерошенные перья. Будь скворцы
порешительнее, туго бы пришлось разбойнице. С большим трудом серая вырвалась из
неожиданной ловушки, взлетела на соседнее высокое дерево и, как мне показалось,
с удивлением и испугом трясла головой.
«Что ж, поделом тебе», – удовлетворённо
подумал я.
В отличие от грачей, селящихся колониями,
серые вороны – одиночки. Они строят гнёзда далеко друг от друга, видно, инстинкт
подсказывает, что не стоит доверять даже своим соплеменникам. Эта наглая птаха,
бывает, гоняет не только кошек, но даже собак, потерявших рядом с человеком свои
охотничьи качества и решительность.
А однажды я стал свидетелем уж совсем
не поддающегося разумению случая.
Из окна третьего этажа мне был хорошо
виден двор, где бродили две вороны, а третья сидела на трансформаторной будке.
Невдалеке шла женщина с сумкой, видно, из магазина. Сидевшая на будке ворона,
насторожённо посмотрев в сторону женщины, вдруг налетела на неё. Её товарки тут
же поспешили к ней – за компанию. Нет, это не было типичное шумное сопровождение,
которое устраивают птицы при нарушении территории гнездовий. Гнезда ворон поблизости
нигде не было, и нападали они даже опасно, но бесшумно. Скорее всего, их привлекла
или переполненная сумка, или пышная причёска. Женщина сначала пыталась отбиваться
сложенным зонтом, но куда там! Нахалки налетали всё яростнее. Кончилось это тем,
что женщина побежала в подъезд дома. Такого я ещё не видел! Даже со стороны голодных
бродячих кошек.
Слава богу, что эти разбойницы не
сбиваются в стаи, иначе это были бы ужастики похлеще Хичкоковских «Птиц», где он,
по-моему, безосновательно обвинил в агрессии миролюбивых чаек.
|
