|
Тимофей Поршнев
На кухне
Ненавижу осенний ветер: он
холодный и постоянно обжигает глаза, а в прохладный день становится просто
невыносимым – и не дай бог вам в это время идти ещё и по набережной. Порой не
спасает даже самый, казалось бы, надёжный шарф.
Вот именно в таких условиях я и
шёл к своему старому приятелю Андрею. Мы вместе учились в университете в одной
группе с первого до последнего курса. Эта была замечательная (хотя довольно типичная)
студенческая жизнь: мы прогуливали пары в ближайшем кафе, устраивали тусовки, а
летом отправлялись в незабываемые поездки, которые вспоминали каждый раз при
встрече – дай лишь повод. Хотя иногда даже повода не нужно было. На удивление
за школу я не приобрел таких здоровских друзей, как Андрей. Правда, порой он
любил показать свою начитанность: в перерывах между нашими гулянками он всегда
что-то читал и даже обожал писать курсовые. Никогда не мог этого понять. В
любом случае на нашу дружбу это никак не повлияло. После выпуска прошло лет
десять, но, вопреки всеобщей практике, мы не прекратили общаться и встречались,
как минимум, два раза в месяц.
В общем, я шёл к Андрею – это
была уже четвёртая встреча в октябре. Что-то очень повезло нам в этом месяце. Он
жил в старом доме, построенном ещё в первой половине прошлого века, так что
этажей было немного. Его квартира была на третьем, поэтому я поднялся туда по
лестнице – ну и ещё потому, что лифта не было. Я позвонил в дверь, в глазке
мелькнул свет, и мне открыл Андрей. Мы поокали, по-дружески обнялись и
посмеялись от радости новой встречи.
Я часто бывал у него, так что
уже хорошо знал квартиру – хотя не гостил тут года четыре. Из длинного коридора
открывались входы во все остальные комнаты: гостиную, кухню, спальню. Мы уже
собирались пойти на кухню, как Андрей, обернувшись, сказал: «Ах да, забыл
предупредить, родители куда-то поехали и попросили меня приглядеть за младшей
сестрой. Ты же помнишь Соню?» С последними словами мы уже вошли на кухню, где
сидела сама Соня. Она посмотрела на меня и мило улыбнулась – ей было уже
семнадцать лет. В ответ я ухмыльнулся: на улыбку у меня почему-то не хватило
сил.
Наверное, всё из-за удивления.
Подростки быстро меняются: я видел Соню ещё девочкой, но теперь передо мной
девушка – банальная история, знаю. Но всё равно необычные ощущения. Я сел за
стол, и Соня тут же встала и хотела было уйти. «Стой, ты нам не мешаешь, –
сказал Андрей и посмотрел на меня. – Ведь так?» Я кивнул, немного покачав
головой и утвердительно сжав губы.
Во время нашего разговора Соня
немного смущалась. Её можно было понять: мы с Андреем обсуждали только нам знакомые
вещи. Я жаловался на чёртов осенний ветер, а он рассказывал, как его бесит
неисправный кулер на работе. В какой-то момент мы даже замахнулись на высокое.
– Слушай, Ан (так я его
называл), я тут почитал на днях эти твои хойку…
– Хайку – правильно так. Хотя
можешь их называть хокку. Хайку – более современный вариант.
– Н-неважно, какая разница?
Короче, муть какая-то. Я и сам могу подобное сочинять.
– Да неужели? – ухмыльнулся
Андрей.
– Конечно. Ну, ты послушай,
какая у тебя тут ересь: «Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в
тишине».
– Ммм, Басе, перевод Марковой, –
Андрей расплылся в улыбке.
– Бредятина, короче. Я тоже так
могу. Ведро на полу… Полном тараканов… Удручает меня. Ну, как тебе? – я
засмеялся.
– Хм, – Андрей немного
задумался, а потом сказал. – По слогам не попадаешь. Да и образы слишком грубые
и несвязные.
– Ой да ну тебя! Зануда… Вот
вроде бы круто зажигали в универе, но ты всё равно иногда так умничаешь. Что ж
ты не выпендривался так на наших тусах?
– Я их расценивал как
отвлечение от проблем. Порой полезно сменить обстановку.
Примерно в таком тоне и шёл наш
разговор. Для подростка всё это было немного скучно, так что Соня позёвывала и
то и дело посматривала в окно. А там, кроме этого подлого ветра, были только
серые облака, и опавшая листва – обычный депрессивный осенний пейзаж. Я
поглядывал на Сонины глаза: они были немного печальны.
В какой-то момент зазвонил
телефон Андрея. Он извинился, взял трубку и после короткого разговора сказал
нам: «Мне нужно отойти, там одно дельце есть. Сможете без меня тут посидеть
какое-то время? Сонь, ты не стесняйся Макса. Считай, что это твой второй брат».
Соня посмотрела на него с лёгким презрением и гордыней, фыркнула и сослалась на
то, что она уже не маленькая и всё прекрасно понимает сама – наверное, потому
она и не в настроении. Несмотря на то, что она скоро станет совершеннолетней,
родители всё равно оставляют её со старшим братом, словно не доверяют ей. Андрей
немного искривил лицо – видимо, это была реакция на резкий ответ сестры – и ушёл.
Сказать, что мне было неловко,
значит ничего не сказать. Я впервые оказался один на один с подростком. Помню
себя в этом возрасте: тогда беседа со старшими была для меня в списке самых
бесящих вещей. Разговоры обычно не клеились, обсуждали либо поступление в
универ и будущее, либо какие-то амурные дела, мол, «а тебе уже кто-нибудь
нравится?» Не хотелось быть для Сони очередным надоедливым и назойливым взрослым.
Но и молчание долго длиться не могло – пора было его прервать. Но как?
–Что-то давно солнце не
выходило, да? – так я попробовал начать беседу.
– Ну да, есть такое, – ответила
Соня, подперев подбородок правой рукой и продолжив смотреть в окно с тем же
самым скучающим взглядом.
«Неудачное начало, – подумал я
тогда. – Но останавливаться нельзя. Если сейчас замолчать, то контакт будет
потерян». Последняя фраза прозвучала, словно я разговариваю с пришельцем в
рамках какой-нибудь космической миссии. Не думал, что общение с подростком
окажется для меня таким стрессом.
Но оказалось, я зря переживал:
после ещё пары неудачных заходов мы, наконец, разговорились. Я рассказывал Соне
о своей работе, о чудачествах её брата в универе. Она же вспоминала в ответ
истории об одноклассниках и школе. Тогда я тоже поведал ей о своей школе.
Беседа шла очень мило и легко – тут помогло и долгое отсутствие Андрея. Он
куда-то запропастился аж на два часа и до сих пор не вернулся. Но мы с Соней на
это уже не обращали внимания и полностью были погружены в наш разговор. Соня
уже не смотрела с печалью в окно и не подпирала подбородок руками, однако в
какой-то момент радость от общения пропала, и она, неуверенно перебирая пальцы,
посмотрела на меня и чуть ли не шёпотом сказала:
– Дядя Макс, я могу у вас
попросить совет?
– А-а-а, да, конечно,
рассказывай, – сказал я весьма неуверенно. По правде говоря, мне тогда стало
безумно стрёмно: с таких вопросов редко начинаются весёлые истории.
– Знаете, порой мне кажется,
что я лишняя в этом мире. Что сама вселенная устроена против меня. Всё валится
из рук, у меня ничего не получается. И дело даже не в школе, не в предметах
там. Даже папа говорит, что оценки – это не главное. Так что они меня мало
волнуют. Разве нужны мне эти формулы, законы, эукариоты во взрослой жизни?
Ничего не понимаю. А они мне твердят об этом каждый день – ну то есть учителя.
На деле же эти знания меня никак не спасают, никак не помогают… Я что-то ушла
от темы: о чём я? – тут она замолчала. Молчал и я, чтобы не сбить её с мысли,
видя, как она копается в своей голове. – Ах да, точно, у меня ничего не
получается. И я в первую очередь говорю о друзьях. Они не понимают моих чувств,
моей боли. И я ощущаю немыслимое одиночество, даже среди них: они улыбаются,
обнимают меня, смеются – и я делаю это вместе с ними, но это не заполняет
пустоту в моей душе. Я не знаю, что делать. Не понимаю, в ком проблема – во мне
или в них? Я запуталась в своём сердце, и никак не могу найти верный путь. И
выход порой, кажется, только один… Но я не знаю, не хочу озвучивать его. Вы
ведь мне как семья, да? Так даже брат сказал… Что мне делать, дядя Макс? Брат и
семья меня не поймут. Кажется, что они заботятся и беспокоятся обо мне, но на
деле я не чувствую их любви. Вы ведь мне поможете?
Она всё это время запиналась,
теряла дыхание, а на последних словах едва не плакала. Я же и сам теперь не
знал, что делать. В первую очередь мне самому: ну, а что тут ответишь? Меня
удивило, как откровенна она была в эти минуты. Причём настолько удивило, что я
больше не мог думать ни о чём другом. Мне показалось, что она на грани, что ещё
немного, и она точно совершит глупость и причинит боль себе и своим близким. Но
я не мог её отговорить, не мог подбодрить. Я вообще ничего не мог.
К моему счастью, в этот момент
вернулся Андрей. Он был явно в приподнятом настроении.
– А вот и я! – с улыбкой зашёл
он на кухню и поставил на гарнитурный стол пакет. – Я тут чипсов прикупил и
конфеты к чаю. Вот, кстати, чай. Урвал последний по скидке. Уф, видели бы вы
очередь. И чего туда народ вдруг потянуло?
Мы ещё немного посидели: я и
Андрей поболтали о всякой ерунде, посмеялись со старых анекдотов и выпили чаю с
конфетами. Соня больше ничего не говорила. Её откровенный монолог никак не
выходил у меня из головы.
Через некоторое время приехали
их родители: Андрей попросил меня подождать, пока проводит сестру вниз. Она
вновь фыркнула и пожаловалась брату, что уже давно взрослая и уж тем более
может сама спуститься с третьего этажа. Андрей вздохнул и, думаю, чтобы не
нервировать её лишний раз, просто проводил Соню до двери. Выходя с кухни, она
на секунду остановилась и посмотрела на меня. Я не знаю, что это был за взгляд:
он воплощал в себе и грусть, и печаль – все самые мрачные эмоции. И ещё там
была толика разочарования, хотя, может, мне показалось.
Когда Андрей проводил сестру,
он вдобавок проверил с окна на кухне, как она села в машину и благополучно
уехала. В первые мгновения было немного забавно за этим наблюдать – но при
воспоминании о монологе Сони забава быстро исчезла. Довольный, Андрей, наконец,
успокоился, и мы продолжили говорить о всяких пустяках. Он выглядел бодро и
весело, а мне не давали покоя откровения его сестры. Знает ли он о её
состоянии? Но что важнее всего: как вообще на такое отвечать, Я очень хотел
поговорить об этом с ним и, когда выпал нужный момент, сказал:
– Тебя пока не было, мы тут с
Соней разговорились. Там так, по мелочам. Я ей рассказывал свои нелепые
истории, она мне свои. Но в какой-то момент её будто пробило на откровения, и
она выдала такую речь. Так обычно говорят в подростковом кино. Ну, бывает, и во
взрослом. В общем, она сказала, что чувствует, будто она лишняя, что она
одинокая, и всё в этом духе. Я боюсь… Как бы это помягче сказать-то… Короче, у
неё суицидальные наклонности. Я не мастер на слова, поэтому боялся ляпнуть
что-то не то. Как думаешь, что ей нужно было ответить?
–А что ты сказал? – спросил
Андрей. Он очень пристально глядел мне в глаза.
– Да ничего. Ты как раз
вернулся ровно в этот момент. Так что я не успел. Хотя даже и не знал, что
сказать. – Андрей молчал, поэтому я решил, что нужно как-то ещё пояснить свои
слова. – Просто, понимаешь, она так искренне это говорила, что застала меня
врасплох. Я реально растерялся…
– Я понял, – он перебил меня и
понурил взгляд. Мы просидели так где-то две минуты, и он продолжил. – Не
переживай, Макс, все нормально. Есть такие люди, которым свойственна
искренность. И тут необязательно быть подростком – взрослые тоже бывают такими.
Это редкие люди. Они доверяют другим и способны открывать своё сердце даже
незнакомцам. Потому что верят в человека – возможно, слишком. Но принять это
большинству очень сложно: искренности боятся, не знают, что с ней делать.
Отсюда и ранимость, и одиночество откровенных людей. Думаю, то же самое
касается и Сони. Она просто описала тебе состояние своей души – но это не
значит, что она сейчас пойдёт и прыгнет с моста. Я тоже порой чувствую опустошённость.
Депрессия – она может коснуться каждого, независимо от возраста. Соня сама
через это пройдёт: ей просто нужно всё обдумать и переосмыслить свою жизнь. Это
тяжело, отсюда и такие настроения. Но думаю, с ней всё будет в порядке. Хотя,
конечно, с этой искренностью в жизни ей придётся нелегко…
Мы выпили по банке пива и
закусили купленными Андреем чипсами. Где-то в восемь часов вечера я пошёл домой.
На улице стало прохладнее – особенно на набережной, где в лицо так и дул
противный осенний ветер.
|
